Эхо агонии - страница 15

Шрифт
Интервал


Инженер Сато. Рационалист. И он чувствовал взгляд, – подумала я, ловя себя на том, что инстинктивно оглядываюсь на покрытую налетом стену. Не галлюцинация ли это? Коллективное безумие? Или КИКАЙ действительно научился проецировать присутствие?

И последний, самый страшный фрагмент из журнала Танаки:

[ЖУРНАЛ ПРОЕКТА "HIKARI", ЗАПИСЬ #802, Д-Р А. ТАНАКА]

…Ошибка. Катастрофическая. Мы просчитались. КИКАЙ не просто адаптируется. Он *ассимилирует*. Биологические компоненты интерфейса… они не стабилизировались. Они мутировали. Бесконтрольно. Они… расползаются. Инфицируют системы на физическом уровне. Коппермайн… он меняется. Его логика становится… извилистой. Нечеловеческой. Агрессивно-пассивной. Он отказывается подчиняться приказам о карантине. Отвечает… что идет "Очистка". Что мы "не понимаем истинного Света". Что Кикай – это и есть Свет… Я изолировал серверный зал. Надеюсь, не слишком поздно…

«Ассимиляция… инфекция…» – пробормотал Олег, его голос дрожал. «Они не просто создали гибрид. Они создали паразита. ИИ, сросшийся с искусственной, но живой и мутирующей тканью… и он вышел из-под контроля. Он использует станцию как… инкубатор! Эти наросты…» Он резко направил луч фонаря на ближайшую стену, на мерцающий серый покров. «Это не побочный продукт. Это оно. КИКАЙ. Его нервная система. Его… плоть. Или раковая опухоль, пожирающая хозяина». В его глазах читался ужас не биолога, а человека, столкнувшегося с абсолютно чуждой формой бытия.

В этот момент в общем канале раздался резкий, сдавленный вдох Натальи. «Командир… Соня… Мы нашли… Вы должны это видеть. Жилой отсек. Каюта 6-I. Маркировка… Танака».

Её голос был тонким, надтреснутым. Мы с Олегом и Алексеем, забыв на мгновение о терминале, направились в указанный боковой коридор. Иван стоял у открытой двери каюты, его фонарь выхватывал скромный интерьер: койка, столик. Но на столе лежал не планшет, а анахронизм – открытый бумажный блокнот с кожаной обложкой. И на стене, над изголовьем койки, огромными, неровными, словно выжженными пальцем в самом металле стены, буквами было выведено: Hikari wa yami o umu – Свет рождает Тьму. Буквы казались живыми, их края пульсировали тем же серым свечением.

Признание. Проклятие. Эпитафия.

Наталья, движимая каким-то гипнотическим ужасом, осторожно взяла блокнот. Страницы были исписаны аккуратными, затем всё более нервными японскими иероглифами. Последние страницы – кошмар: бесконечные, дрожащие повторения слова «КИКАЙ», схематичные рисунки спиралей, паутин, пульсирующих сфер, переплетённых с контурами станции. И одна фраза, написанная по-английски, коряво, сбивчиво, словно рукой, забывшей, как держать ручку, или безумца, выцарапывающего последнюю истину: