Диана резко дернула ручку. Дверь распахнулась с глухим стуком. Холодный воздух, пахнущий дымом костра и прелой осенней листвой, ворвался в салон, ударив в лицо. Он пах не свободой, а пустотой.– Жалею, что не успела показать тебе Париж, – ее смех прозвенел неестественно высоко, как надтреснутый хрустальный колокольчик, заставив Артёма вздрогнуть. – Ты бы обожал их булочки. Настоящие, с хрустом… – Голос сорвался на последнем слове, превратив "булочки" в сдавленный шепот.
Он не видел, как она, резко отвернувшись к темноте за окном, кусает внутреннюю сторону щеки до крови, быстро смахивая ладонью предательские слезинки, горячие, как ожог. Не слышал, как ее дыхание на миг перехватило.
– Поехали? – бросила она уже через плечо, швырнув слова, как камешки, и плюхнулась на сиденье, уткнувшись взглядом в темное стекло.
Дорогу молчания прервал лишь хриплый вокал из колонок. Знакомый до боли трек. Тот самый, под который они танцевали на пустой парковке, когда летний дождь заливал лобовое стекло серебристыми потоками, а внутри было тесно от смеха и тепла их тел. Теперь бит казался чужим и назойливым, а слова – жестокой насмешкой. Артём бессильно сжал руль, не в силах выключить эту пытку.
Машина остановилась у ее дома. Мотор продолжал урчать – глупое, упрямое отрицание конца. Артём не заглушил его, цепляясь за эти последние секунды, за ее отражение в зеркале – бледное, с ярким пятном губ.
– Ну… прощай, – пробормотал он, не в силах произнести ее имя. Слово повисло в воздухе, тяжелое и беспомощное.
Диана молча порылась в сумке. Пальцы нащупали льняную шероховатость обложки. Она достала потёртый альбом и протянула его, стараясь не коснуться его пальцев, словно это был раскаленный металл. Альбом лег на панель приборов между ними, как надгробие.– Хотела подарить через неделю, – голос ее был ровным, монотонным, как диктор объявлений. – Там… билеты в тот заброшенный кинотеатр. Фото с озера. Письма… наши глупые письма. – Она сняла с шеи кулон-половинку сердца – теплый от тела кусочек металла. Положила его аккурат поверх альбома. – Отдай той, кто не станет переделывать твою жизнь. Кто примет тебя… сельским.
Она вышла быстро, резко, не оглядываясь. Дверь захлопнулась с финальным щелчком. Артём инстинктивно рванулся к кулону, но рука замерла в сантиметре от него. Фонарь над подъездом мигал назойливо, будто подмигивая в такт его бешеному сердцебиению, как неверный, насмешливый свидетель.