Неосознанно, ненамеренно. Просто… ждала его.
Пыталась отвлечься. Запахом типографской краски, ещё не просохшей на корешках новых книг. Шуршанием обложек, когда их раскладывают на полках. Даже спорила с Мари о том, какой стиль выбрать для витрины ноября – скандинавский нуар или эротическую прозу. Но каждый раз, когда звенел колокольчик над дверью, моё сердце сжималось. Каждый порыв ветра за окном заставлял меня замереть. Каждое утро начиналось с одного и того же вопроса:
«А что, если сегодня он придёт?»
И вот однажды – пришёл. Только не он.
Курьер в чёрной униформе, такой же, как в прошлый раз, вошёл в 11:43. В руках – не банальная цветочная корзина. Это было что-то другое. Что-то из мира, где красота всегда опасна.
Цветы были странными, почти сверхъестественными. Чёрные антуриумы, серебристые протеи, орхидеи, словно окровавленные, обвитые лентами цвета ночи. Они не пахли, как обычно бывает с цветами. Они исходили настроением – плотным, густым, почти нереальным.
Это было больше, чем букет. Это был вызов. Приглашение. Загадка.
Внутри – конверт. Плотная бумага. Чёткий, мужской почерк. Лист картона цвета топлёного молока.
Одна строка.
«Она смотрела на него и знала: он разрушает её, и всё же – хотела только этого. – Жан Жене»
Я перечитала её трижды. Терзая себя размышлениями, убеждая себя, что это правда. Что это от него. Что это для меня.
Тело ответило первым. Грудь сжалась, соски затвердели под тканью. Живот скрутило внутри, как при сильном возбуждении. Пальцы задрожали. Не от страха. От чего-то гораздо хуже. Или лучше.
Эвон.
Без подписи. Зато с намеком. И вызовом.
Только эта фраза. И эти цветы, похожие на проклятие.
Когда вошла Мари, она сразу остановилась, уставившись на букет.
– Он прислал это, потому что ты ему нравишься, – сказала она, поворачиваясь ко мне. – Или потому что хочет, чтобы ты сама осознала во что вляпалась?
Я молчала. Смотрела на ленту цвета ночи, и в голове снова прозвучала его цитата.
– Не знаю… – прошептала я. – Но мне хочется узнать.
Ничего не происходило в последующие дни. Никаких сообщений. Никаких звонков. Только я. И то, что кипело внутри, не давая мне спокойно спать, есть и жить.
Его голос. Его взгляд. То, как он сказал тогда: «Я бы предпочёл услышать это лично».
Его уверенность. Тишина, которая говорила больше, чем все слова, которые могли быть произнесены.