– Ванесса? – Джеймс осторожно поднялся, посадив Лили. – Дорогая, что случилось? Ты плохо себя чувствуешь? Она не ответила. Ее взгляд скользнул по нему, по испуганно замолкшей Лили, по идеальной гостиной. И в этом взгляде была не просто паника. Была… вина. Глубокая, всепоглощающая, животная вина. Она сделала шаг вперед, потом еще один, пошатнувшись.
– Джеймс… – ее голос был хриплым шепотом, едва слышным. – Мне… мне нужно поговорить с тобой. Срочно. Наедине. – Ее глаза снова метнулись к Лили, и в них вспыхнуло что-то похожее на отвращение, быстро сменившееся новым вихрем ужаса. – Немедленно. Лили инстинктивно прижалась к ноге отца, почуяв бурю. Джеймс почувствовал, как холодок тревоги превращается в ледяную глыбу в груди. Солнце за окном вдруг показалось насмешкой.
– Лиль, солнышко, – его собственный голос прозвучал странно ровно, – иди, пожалуйста, в свою комнату. Поиграй. Мы с мамой… нам нужно поговорить о взрослых делах. Лили посмотрела на бледное, искаженное страхом лицо матери, потом на напряженное лицо отца. Она молча кивнула, схватила свой рисунок и побежала по лестнице, маленькие ножки быстро застучали по дереву. Джеймс дождался, пока дверь в детскую не захлопнется. Он подошел к Ванессе, пытаясь взять ее за руки. Она резко отпрянула, как от огня.
– Ванесса, ради всего святого, что происходит? Ты меня пугаешь. Она задыхалась, глотая воздух. Слезы наконец хлынули из ее глаз, смывая остатки былого величия, оставляя только голое, истерзанное отчаянием лицо.
– Он… он умер, – выдохнула она, сжимая телефон. – Марк… Марк Салливан. Имя ничего не сказало Джеймсу. Старый друг? Коллега?
– О Боже, мне жаль… но…
– Он позвонил… вчера поздно, – Ванесса говорила отрывисто, с трудом выталкивая слова. – Голос… такой слабый. Говорил, что умирает. Рак. Последняя стадия. И… и он сказал… – Она закрыла глаза, ее тело сотрясала дрожь. – Он сказал, что должен был сказать… перед тем как… что он… что он всегда любил меня. И что… что он сожалеет. О том лете. О том, что… – Она открыла глаза, и в них был ад. – О том, что Лили… его дочь. Тишина. Она была такой громкой, что звенела в ушах. Джеймс не услышал ни дыхания Ванессы, ни собственного сердцебиения. Он просто стоял, глядя на женщину, с которой прожил двадцать два года, родил двух дочерей… построил эту жизнь. Словно видел ее впервые. Или в последний раз.