– Ты что-то ищешь? – услышала она за спиной резкий холодный голос и развернулась.
На нее смотрела женщина-ровеннка. Бледное лицо, выпуклый, влажный от пота лоб, огромные непрозрачные темные очки, закрывающие глаза.
– Вот этот адрес, – робко сказала Надишь по-ровеннски, протянув женщине смятый листок.
Женщина бросила взгляд на записку, потом на Надишь, потом снова на записку.
– Это вон то бело-голубое здание, – она указала рукой.
– Спасибо.
Женщина не ответила. Направляясь к зданию, Надишь чувствовала устремленный ей в спину взгляд. Жаль, что она не смогла увидеть глаза женщины – тогда бы она не представляла этот презрительный, осуждающий взор. Впрочем, может и хорошо, что не увидела.
Входные двери были со вставкой толстого, прочного стекла, сквозь которое просматривался вестибюль – серая плитка под камень, напольные горшки с пышной растительностью. Надишь пришлось нажать на кнопку звонка, чтобы ей открыли. Консьерж оказался кшаанцем, из прикормленных. Он окинул взглядом Надишь, с ее плетеным поясом и полинявшим красным платьем, и усмехнулся.
– Имя? – спросил он вместо приветствия. Говорил он по-ровеннски, хотя и с заметным акцентом.
Надишь назвала.
– Предпоследний, четырнадцатый этаж. Лифт налево, за поворотом.
«Шлюха, подстилка, дешевка», – зашипели в ушах его невысказанные слова. О, он знал, кто она. С горящими щеками Надишь прошла к лифту. Когда двери лифта сомкнулись перед ней и на табло замельтешили зеленые номера пролетаемых этажей, Надишь скрутил столь сильный страх, что ее затошнило.
Его квартира оказалась самой дальней по коридору. Белая металлическая дверь, украшенная узором из серебристых листиков. Ровеннцы любили цветочки и листики. Кшаанцы предпочитали абстрактный орнамент. Надишь нажала на кнопку. Дверь распахнулась уже после первой трели, как будто все это время Ясень ожидал ее позади. Увидев его, Надишь отпрянула, а затем заставила себя войти. Дверь захлопнулась за ней, отрезая путь бегства, замок щелкнул, закрываясь автоматически. Ясень был без очков, с влажными волосами, отчего они потемнели и чуть вились, одет лишь в черный атласный, приоткрывающий бледную безволосую грудь халат – и ничего больше. Он уже выглядел изрядно заведенным, и халат оттопыривался спереди. Надишь снова подумала о двери – металлической, тяжелой, блокирующей даже звуки.