Приоткрыв дверь, чтобы впустить в комнатушку яркий дневной свет, она склонилась к подвешенному на стену надколотому зеркальцу и, макая кисточку в склянку с кайалом, подвела глаза, как делали все кшаанцы, мужчины и женщины, защищая глаза от яркого солнца. Отраженные зеркалом, ее очерченные черными стрелками карие глаза казались выразительными, тревожными и страдальческими. Надишь не помнила, с какого возраста начала осознавать, что она красивая, практически всегда – самая красивая из всех присутствующих девушек. Это не принесло ей радости, только щипки мальчишек и свист на улицах. Сейчас она предпочла бы быть рябой и косоглазой. Это не помешало бы ей заниматься медициной, но отвадило бы от нее докторишку.
Она ждала автобуса не менее часа и успела изрядно понервничать – не стоит злить Ясеня своим опозданием, он уже достаточно злой. Солнце хоть и начало уже снижаться, но жарило как безумное, и даже Надишь, всю жизнь прожившая под испепеляющими лучами, чувствовала себя некомфортно. Наконец-то приполз автобус. Выходной день, автобус был практически пуст, и Надишь заняла место возле окна, выбрав ту сторону, что большую часть пути будет с теневой стороны. Раскалившись под солнцем, растрескавшаяся кожа сиденья жгла ее ляжки даже сквозь платье. Во всяком случае она сможет просто лежать. Как во время мучительной медицинской процедуры. Лежи, терпи, считай до ста и обратно. И однажды все закончится. Даже если это будет калечащая операция, ее последствия не будут заметны снаружи.
Пятьдесят минут спустя она вышла на конечной и пересела на другой автобус, направляющийся к центру. Центральные автобусы были поприличнее тех, что работали на периферии, хотя бы менее тряские и обшарпанные. К тому времени, как она прибыла на нужную остановку и шагнула со ступенек на асфальт, она была настолько напряжена и зажата, что ощущала онемение в ногах.
Уже подступали сумерки. Еще час – и станет темно, как в бочке. В Кшаане всегда темнело стремительно и рано. Жара ослабла, но незначительно – 30-35 градусов. Тротуар покрывала плитка терракотового оттенка, машины проносились по шоссе слева, плавно скользя по асфальту – куда более гладкому, чем в любом другом районе Радамунда. Ее окружали высотки – такие громадные, что дух захватывало. Кажется, дотягиваются до неба, этажей пятнадцать, не меньше. Территорию не ограждал забор, таблички, уведомляющие о запрете входа для кшаанцев, не были развешены, но все же Надишь знала, что едва ли встретит здесь кого-то с тем же смуглым, золотисто-коричневым оттенком кожи, как у нее. Она оказалась на запретной территории и чувствовала себя испуганной и дезориентированной. Щурясь от пылающего как раскаленный металл закатного солнца, Надишь приглядывалась к номерам высоток, пытаясь отыскать нужное здание, и все время поглядывала на смятый клочок бумаги, словно никак не могла запомнить указанное на нем число. В какой-то момент она совсем растерялась.