Сегодня все кончилось лучше. Хоть и забил кашель, и глаза на лоб полезли, но страха не было – знала, что дыхание скоро успокоится, смерти не будет.
Прошел день, другой, третий… Екатерина Алексеевна бегала, кашель уже не мучил. Так, слегка попершит в горле, и все.
Конечно, ей не хотелось ни вставать в такую рань, ни выходить на улицу, ни бегать. Удовольствие приходило на третьем круге, когда думалось: “Вот скоро и все. Молодец. Теперь целый день свободна”. Она приободрилась, подтянулась. Легкие и бронхи уже не занимали ее, не пугали. Она опять смотрела на себя со стороны, осуждала за лишний вес, с укоризной замечала, как во время бега, во время каждого прыжка инерционно запаздывают тяжелые телеса на животе, спине, бедрах, мешают ей. Мечтала освободиться от них, видела себя худенькой, стройной, подвижной.
В один из дней, когда она вышла бегать, взгляд ее упал на асфальт, и Екатерина Алексеевна от души рассмеялась – на дорожке полустершаяся надпись восклицала: “Катька ..ура!!”
1987 год
Мне все говорили: “Не женись на ней. Зачем тебе инженер? Вон Клавдия из гастронома, чем хуже? По крайней мере, есть на что посмотреть, да и с голоду не умрешь”
Я, конечно, все это слушаю, вроде бы соглашаюсь, но как посмотрю в Женькины насмешливые глаза, так будто меня кто под дых вдарит, делаюсь ватным, слова сказать не могу. В голове все разные фразы кружатся, одна умней другой. Пока выберу самую умную, уже и говорить не надо, проехали.
Я ей художником-модельером представлялся. Все лучше, чем обыкновенным портным. Только после свадьбы признался. А она расхохоталась, погладила меня по голове и в макушку – чмок!
Частенько собирались ее институтские друзья у нас. Первое время я в их разговорах ничего не понимал. Слова-то некоторые запомнил: сумматор, дешифратор, а вот связать их в складное предложение и в разговор небрежно ввернуть – не мог.
Заговорили они как-то про разряды, будто у них восемь и один контрольный. Дай, думаю, хоть слово скажу, у нас же тоже разрядная сетка. Закройщик третьего разряда – это не то, что закройщик первого разряда. Начал я, было, про закройщиков, а Женька моя: “Филиппок, кажется, мясо подгорает”. Вот и весь разговор.
А однажды тоже собрались, сидят, едят, разговаривают. Галка Женькина жалуется: “Целый месяц сижу на прошивке памяти, глаза болят, челнок ломается”. Я возьми, да и брякни: “Может у вас нижняя нить сильно тянет?” – Женька даже вилку уронила! Кто ж знал, что она какие-то сердечники прошивала. А мне все же обидно. Готовить я люблю, хороший стол уважаю, но дайте же и мне слово сказать!