Переводчик шепнул:
– Николай Громов, 27 лет. Бывший механик. Попал в плен с трофейным «шмайссером».
Пленного долго допрашивали и, когда речь зашла о нападении на позиции, Мигель заметил, что его глаза на миг остановились на его перевязке.
– Он участвовал в том налёте, – прошептал он капитану Ортеге.
– Почему вы так решили?
– Он узнал меня. Смотрит на рану.
Мигель резко поднялся, нарушая протокол, подошёл к пленному и отдёрнул бинт, обнажив незажившую рану.
– Твоя работа? – спросил он по-испански.
Несколько секунд тишины, затем партизан ухмыльнулся:
– Ты тот, кто прятался за убитой лошадью? Жаль, патроны кончились.
Мигель Монтес родился в знатной, но обедневшей испанской семье, чьи предки когда-то служили при королевском дворе. После Гражданской войны в Испании и победы франкистов его род окончательно лишился влияния, а земля была конфискована новым режимом. Юный Мигель, воспитанный на рассказах о былом величии, жаждал восстановить статус семьи, но в новой Испании для этого не было места.
Когда Германия напала на СССР, Франко, сохраняя формальный нейтралитет, разрешил формирование «Голубой дивизии» – добровольческого подразделения для войны против большевиков. Для Мигеля это был шанс, так как война сулила не только приключения, но и возможность заслужить благосклонность режима, получить чины, связи, а главное – власть. Он верил, что героизм на фронте откроет ему дорогу в высшие круги, где он сможет вновь поднять имя Монтесов. Но война оказалась не романтичной кампанией, а кровавой мясорубкой. Под Ленинградом, в грязи и холоде, он быстро понял, что слава достаётся не храбрым, а хитрым. Его ранение в перестрелке с партизанами стало поворотным моментом, впервые он столкнулся лицом к лицу с врагом, который сражался не за ордена, а за что-то иное, этот враг – Николай Громов – теперь сидел перед ним, насмешливо напоминая о том, что война не выбирает, кто достоин власти, а кто смерти.
Путролово. 06:30 утра следующего дня
Рассвет затягивался туманом, клубившимся над болотами ленинградских топей, где даже земля дышала сыростью и смертью. Во время войны там продолжали тонуть в трясине сосны, всё те же белесые испарения поднимались от чёрной воды, скрывая следы. Здесь и летом холодно, а уж в октябре болота и вовсе казались преддверием ада, смешивая грязь, острые запахи гнилого тростника, и вечное ощущение, что под ногами не земля, а зыбкая грань между мирами. Испанцы из «Голубой дивизии» ненавидели эти места. Они привыкли к сухому кастильскому ветру и к жёсткому солнцу, а тут вечная сырость, пробирающая до костей, и небо, низкое, как крышка гроба.