– Отлично! Тогда увидимся в десять, адрес я пришлю.
– Хорошо.
– Всего доброго, Марина, до завтра.
– До свидания.
Разговор предстоял утром, и весь день она старалась не думать о встрече и даже что-то переделала, но ей всё равно казалось, что она слишком рассредоточена и можно сделать лучше.
Когда мартовский день лениво перевалил за середину и потянулся к предвечерним сумеркам, Марина услышала, как клацнул дверной замок. Данила. Больше прийти в это время было некому.
Он разделся и направился в кухню.
Марина посмотрела ему в спину и заметила, что он идёт как-то странно.
– Даня, а ты сам-то чего хромаешь?
– Так я же вместе с Егоркой приложился, – он обернулся, – но ты не волнуйся, я-то ходить могу. Просто синяк.
Марина знала, что Данила симулировать не будет.
Она рассчитывала, что старший сгоняет к младшему в больницу, но, увидев, как тот устал, передумала. «Ладно, ночью над отчётом посижу».
«Дима-Дима-Дима… как же мне проект твой осточертел! И как же ты нужен тут! – с внезапной злостью подумала она. – Пропади твой дурацкий вокзал пропадом».
Архитектурное бюро, в котором муж работал, участвовало в проектной разработке какого-то вокзала. Предстояла масштабная работа, и процесс затягивался на неопределённый срок.
Она открыла шкаф, который тоже был бабушкиных времён или даже старше, – деревянный с резьбой снаружи, ящичками и потайным отделением внутри. Ужасно тяжёлый и прекрасно вместительный. Порой ей казалось, что сама она как этот старый шкаф – надёжный, удобный, в которой много чего можно сложить и в котором всё по полочкам и вешалкам.
«Только потайное отделение пустует».
Джинсы, свитер… она с отвращением посмотрела на ярлык, на котором красовалась буковка «L», и быстро оделась.
* * *
Каждый раз, когда он засыпает, я думаю, что однажды он не проснётся. Я смотрю на его лицо в ореоле неяркого света от настольной лампы – почти ничего не осталось от того мальчика, которым он был ещё недавно. Как быстро он стал взрослым.
Я смотрю на него спящего – его почти невесомое тело лежит между белых простыней. Он всегда был худым, но сейчас это почти скелет, обтянутый кожей. Выпирающие скулы и заострённый нос, как у старика, впадины глаз и тёмные круги под ними. Губы сохранили припухлость, но стали почти белыми, бескровными.
Меня не страшит его смерть, я знаю, что она придёт за ним и тогда его страдания закончатся. Я не вижу будущего без него, оно туманится и сминается моей болью.