Он подошёл к мастерской. Свет горел. Через окно он увидел Наталью – она стояла у холста, волосы собраны, в руках – кисть. Но она не рисовала. Просто смотрела в одну точку. И тогда он постучал.
Она открыла. На секунду он увидел в её взгляде удивление, следом – облегчение. Потом – ту самую мягкую, искреннюю улыбку, которую он ни с чем не мог спутать.
– Я вернулся, – сказал он.
– Я знаю, – ответила она. – Я чувствовала.
Он вошёл. И расстояние исчезло. Они молчали. Долго. И в этой тишине между ними не было ни боли, ни отчуждения. Только понимание. Глубокое, почти пугающее – что даже время не властно над тем, что настоящее. Что, если внутри них живёт чувство, его не размоют ни километры, ни сомнения.
И тогда Наталья подошла ближе, коснулась его щеки и тихо прошептала:
– Я скучала.
– Я не просто скучал, – ответил он. – Я понял, что больше не хочу быть без тебя.
И это был не конец.
Это было начало.
Настоящее – сквозь время и расстояние.
Нежные прикосновения
Дом, в который они оба возвращались в этот вечер, был не домом в привычном смысле – ни стены, ни ключ, ни адрес. Это было нечто тоньше: общее пространство, в котором больше не нужно было притворяться сильными.
Мастерская пахла маслом, сосной и еле уловимыми духами Натальи. Она приготовила чай, рассыпав немного заварки мимо – руки дрожали. Не от волнения. От осознания: он рядом. Снова. Вернулся – не просто в город, а к ней. Владимир стоял у стены, где висели её наброски. Его взгляд скользил по линиям, цвета отражались в его глазах – задумчиво, внимательно.
– Это – о тебе, – вдруг произнесла она, указывая на одну из работ.
Он обернулся. На холсте – абстракция: пересекающиеся мазки синего и янтарного, будто ночь и свет пытались найти общее дыхание.
– Почему?
– Потому что ты – порядок в моем хаосе. И хаос, проникающий в твой порядок.
Он медленно подошёл ближе.
– Мне всегда казалось, что я не умею быть нежным, – сказал он. – Я привык к чёткости, к границам. Но с тобой… они стираются. И это пугает.
– А меня пугает обратное, – ответила она. – Что ты исчезнешь. Пропадёшь в своём ритме. А я снова останусь одна со своими картинами и недосказанностями.
Они замолчали. Больше не было нужды прятать уязвимость. Он протянул руку. Не резко, не с уверенностью, а медленно, словно спрашивал разрешения. Его пальцы коснулись её щеки – едва, почти невесомо. Как прикосновение первого дождя после засухи. Она не отпрянула. Наоборот – закрыла глаза. В этом жесте было всё: доверие, принятие, тоска по теплу, которое никто не дарил ей слишком долго.