– Кстати! – вдруг сказал он, залезая в свой рюкзак. – Вот, держи!
Он вручил мне крепкую пачку пожелтевших газет, перевязанную бечевкой.
– Свежак! – довольно улыбнувшись сказал он. – «Правда», «Труд», «Советский Спорт»… Тут такое, поди, у тебя на вес золота, хе-хе!
– Спасибо, Егорыч, выручил, – искренне поблагодарил я. – Будет хоть чем печку растапливать, когда дрова кончатся.
Некоторое время посидели молча. Я вертел в руках новоприбывшие газеты, осматривая их на предмет чего-либо интересного, пока Егорыч доедал сало. Естественно, по интересовавшей меня теме найти что-то не представлялось возможным.
– Ладно, Петрович, – сказал он. – Пора мне дальше лететь, у меня тут еще две точки.
– Ну, удачи! – сказал я, пожимая ему на прощание руку.
Я стоял на промёрзшей земле, пока рокот винтов не затих вдали, и Ми-8 не растворился в бескрайней белизне неба. И тишина, которую он разорвал своим прилетом, вернулась. Но теперь она была другой. Не спокойной. А звенящей, тяжелой, давящей. Будто из комнаты, полной людей, все разом вышли, и ты остался один. Холод пробрался под тулуп мгновенно, словно только и ждал своего часа. Я вернулся в свою каморку, сел за стол и невидящим взглядом уставился на остывающий стакан. Темнело. После этого обхода, пожалуй, не будет лишним проверить эфир. Может, будет хоть какая-то информация о событиях с большой земли… Потому что это все, мягко скажем, весьма и весьма необычно. Да и предчувствие какое-то… ну, недоброе.
Последний обход я совершил на автомате, мысли путались. Снег скрипел под валенками с каким-то особым, зловещим хрустом. Ветер выл в проводах антенны, и мне казалось, что это не ветер, а чей-то плач. Вернувшись, я запер дверь по старой привычке. Налил в стакан водки, которую сегодня привез Зубов, но… пить не стал. Пусть пока рядом будет – на всякий случай. Итак, цель на сегодня была относительно простой и понятной – пробиться сквозь помехи к какому-нибудь «Голосу Америки» или поймать служебные частоты, чтобы узнать, что на самом деле стряслось. Я надел старые, потертые наушники ТДС-3. Их амбушюры, когда-то мягкие, давно задубели от времени и холода. Щелкнул тумблером питания. Загудели трансформаторы, ожили лампы в усилителях, заливая каморку теплым, янтарным светом. Это был мой ритуал. Медленно, очень медленно, я повел ручку верньера, вслушиваясь в привычное шипение. Белый шум Вселенной. Для кого-то – просто помехи. Для меня – музыка. В этом хаосе звуков мой тренированный слух различал всё: далекие грозовые разряды над Атлантикой, гул полярных сияний, морзянку какого-нибудь рыболовецкого траулера, заблудившегося в Баренцевом море. И где-то среди всего этого я искал… другое. Долго и упорно я крутил ручки, щелкал тумблерами, но большинство частот молчали или были забиты ровным, низким гулом, похожим на гудение гигантского трансформатора. Я уже почти отчаялся, когда на одной из закрытых правительственных волн стрелка амперметра дрогнула… Я замер, прислушиваясь. Сквозь треск и помехи пробивались обрывки фраз:«…зона три… уровень зашкаливает… дозиметры отказывают…»«…сбрасывайте бор и песок… повторяю, бор и песок…»«…семьсот рентген в час… верная смерть… запрашиваем эваку…»