.
Катализатор, значит… Похоже, что некая авария им и стала. Рискну предположить, что… он на несколько дней изменил фоновое излучение на тех самых «резонансных частотах», о которых писал учитель. Вероятно, выброс изотопов в воздух? Он создал идеальные условия. Я вернулся к столу и включил магнитофон. Три ноты. Раз-два-три. Они стали моим наваждением, моим проклятием и единственным доказательством того, что я не сошел с ума от одиночества. Я вычерчивал их осциллограмму на миллиметровой бумаге, снова и снова. Они были слишком идеальны, чтобы быть случайностью. Слишком чисты. Одна часть меня говорила: «Оставь ты это дело, Петрович. Гоняешься не пойми за чем. Просто помехи. Забей, забудь, оставь». Но другая сопротивлялась: «здесь все не просто так. Ты же слышал. Видел».
Этот внутренний спор выматывал меня до предела – что же все-таки делать? И однажды утром, заполняя вахтенный журнал расхода топлива, я замер. Цифры не сходились. Мои ночные бдения требовали энергии. Я сжег лишние двадцать литров дизеля… Попал. Мелочь, которую Зубов при поверхностной проверке мог и не заметить. Но я с ужасом осознал, что оставил след. Физический, измеряемый след своей тайной деятельности. Я сидел над открытым журналом минут десять, не меньше. Ручка в руке дрожала. Вспомнились слова отца, старого инженера: "Что угодно, Аркаша, но с документами не шути. Бумажка – она не врет. И не прощает". Я всю жизнь следовал этому правилу. Честность в расчетах, точность в отчетах. Это было частью меня, частью моего профессионального кода. И сейчас я собирался его нарушить. Предать. Из-за чего? Из-за чепухового сигнала? Из-за тени на экране осциллографа? Возможно, глупо, но… дрожащей рукой я впервые в жизни подделал запись в журнале, «размазав» перерасход на несколько дней. И в этот момент меня будто колом пронзили. Я почувствовал себя преступником. Риск стал осязаемым, горьким, как тот самый дешевый цикорий из пакета.
Вьюга стихла. Третьи сутки я почти не спал. Кофеин из цикория давно перестал действовать, оставляя во рту лишь горький привкус. Я сидел за столом, тупо глядя на ровную зеленую линию осциллографа. Пустота. Тишина. Сигнал ушел, словно его и не было. А может, и не было? Может, это все – все-таки игра моего измученного разума, акустический мираж, рожденный водкой Зубова и недосыпом? Но те самые болезненные три ноты продолжали играть в голове. Стучали в висках, не давая покоя. Раз-два-три… Раз-два-три… Нет, я так не могу. Надо отвлечься.