На углу дежурил уличный сторож в каракулевой шапке и с медной бляхой на груди. Кивнул Илье коротко, с тем уважением, какое полагалось человеку "писанного сословия". Илья ответил чуть более выразительно, хоть и сдержанно – в Мировске было принято соблюдать форму, даже если содержание ветшало.
Он оделся неспешно – тёмный сюртук с чуть облезшими лацканами, рубашка с накрахмаленным воротником, старомодный жилет, от которого он давно хотел избавиться, но каждый раз откладывал. Вышел из квартиры, не заперев дверь – у них в доме было принято доверять друг другу. Внизу, у лестницы, пахло чем-то мучным и жареным – соседка, вдова поручика, с утра готовила оладьи, и аромат плавно растекался по всему подъезду.
На улице было оживлённо. Мимо проходили ученики гимназии – в длинных форменных пальто, с ранцами за спиной; неподалёку лавочник из армянского квартала открывал ставни, поодаль старик-чиновник в пенсне разговаривал с городским рассыльным. Все знали друг друга, если не по имени, то по виду, и между ними существовала незримая, но прочная ткань взаимных ожиданий – кому кланяться, кого обходить стороной, с кем обменяться фразой про погоду. Всё было прописано, и всё действовало без сбоев.
На перекрёстке Илья остановился, чтобы пропустить барскую коляску. Лакей, сидевший на козлах, строго глядел вперёд, будто не замечая никого – таков был порядок. Илья приподнял шляпу, получил лёгкий, почти формальный кивок в ответ. Процедура была отточена до совершенства. Люди уступали дорогу не из страха, а из привычки, как уступают дождю – на мгновение прижавшись к стенам, а потом снова идя своей дорогой.
Он шёл в трактир, где по утрам за три копейки подавали крепкий чай, яичницу и ломоть хлеба. Трактир был старый, с деревянной вывеской и потемневшими от времени ставнями. На двери висела табличка: "Для лиц без состояния – вход запрещён". Внутри громоздились тяжёлые столы, покрытые замусоленными скатертями, но тут было чисто и тепло. Постоянными посетителями тут бывали чиновники низших рангов, преподаватели, изредка – унтер-офицеры в отставке. И, опять же, все друг друга знали. Однако, здороваться было не принято – достаточно было молча кивнуть.
В ожидании, когда принесут чай, Илья наблюдал за залом. В углу спорили двое. Один уверял, что регламент о перемещениях крестьян в пределах имения не обновлялся с семнадцатого года, другой утверждал, что был новый указ, но пока "на пробу". Спор был вялым, без огонька. Это был разговор не о будущем, а о границах настоящего. В этом трактире, как и во всей стране, разговоры редко касались завтрашнего дня. Люди обсуждали правила, обычаи, распоряжения. Перемены – как явление – существовали только в бумагах, и то в прошедшем времени.