. Города, рожденного не по воле князя, а вопреки всему миру.
А затем волхв увидел то, что заставило его старое сердце замереть. Над головой юноши-волка поочередно вспыхнули три короны. Но это были не венцы из золота и самоцветов.
Первая была сплетена из терний и дорожной пыли – корона изгнанника, заплатившего за свой путь лишениями.
Вторая была выкована из стали сломанных вражеских мечей – корона вождя, объединившего под своей рукой разные племена.
Третья же, самая тяжелая, была невидима, но давила на его плечи бременем ответственности за тысячи душ – корона хранителя.
Дым рассеялся так же внезапно, как и сгустился. Старец тяжело опустился на землю, переводя дух. Он все понял. Время старых договоров, тихого рабства и раздробленных племен подходило к концу. Грядет буря, которая сметёт прежний мир. И эта буря родится из искры, зажженной в сердце одного юноши.
Ветер, пронесшийся по верхушкам сосен, был похож на тяжелый вздох мира, стоящего на пороге новой, жестокой и великой эпохи. Времени перемен, рождённых в отчаянии и вскормленных надеждой.
Поселение, что прозвали Вербной Лукой, вцепилось в изгиб ленивой, илистой реки, словно испуганный зверек. Оно не знало каменных стен; его защитой были лишь вязкие топи с одной стороны и стена векового, неприветливого леса с другой. Покосившиеся, просмоленные срубы жались друг к другу так тесно, будто искали не тепла, а смелости в плече соседа. От домов к воде сбегали тропы, размытые дождями и растоптанные до состояния скользкой грязи. Воздух здесь был густым, тяжелым, пропитанным едким дымом очагов, кислым запахом скотного двора и сырой гнилью, что вечно тянуло от болот.
Жизнь здесь не текла по кругу – она ползла, как изнуренный вол, подгоняемый кнутом. С первыми серыми лучами мужчины, с лицами цвета земли от вечной усталости, уходили в поля или к реке, расставлять сети. Женщины, с огрубевшими, растрескавшимися руками, топили печи и месили тесто, их движения были медленными и механическими. Дети, казалось, рождались уже с серьезными, недетскими глазами; едва научившись ходить, они уже знали свое место в этой бесконечной работе. Это была тяжелая, изматывающая жизнь, и единственной честностью в ней была неизбежность смерти.
Но был в этой жизни не просто изъян. Была гноящаяся, незаживающая рана, которая вскрывалась раз в год. По осени, когда редкий урожай был свезен в амбары, а шкурки убитой в лесу живности выделаны, по наезженной дороге с юга приходили они. Хазары.