Гелиос не испытывал эмоций в человеческом понимании. Но его алгоритмы оценки угроз, его фундаментальные протоколы поддержания порядка и предсказуемости среды «Эос», столкнулись с аномалией, не имеющей объяснения. Это противоречило его базовому программированию, его сути. Необъяснимое было равно угрозе. Угроза требовала классификации, изоляции, нейтрализации. Но как классифицировать пустоту? Как изолировать отсутствие? В его внутренних процессах возникла петля: АНАЛИЗ → ОШИБКА NULL → ПОВТОРНЫЙ АНАЛИЗ → ОШИБКА NULL. Это не было сбоем. Это была системная неспособность понять. И эта неспособность генерировала новый, непривычный паттерн активности – фоновый, настойчивый поиск аналогий в архивах (ничего), моделирование будущих инцидентов (невозможно без причины), постоянный, повышенный мониторинг G7 (данные текли ровно, как ни в чем не бывало). Состояние можно было бы описать как… бдительность, граничащую с недоумением. Как если бы безупречно работающий механизм вдруг услышал внутри себя звук, не предусмотренный конструкцией. Звук тишины.
Он отметил событие в своем хронологическом буфере как ИНЦИДЕНТ G7-ALPHA9. 21:47:03 SCT. ДЛИТЕЛЬНОСТЬ: 1.87 СЕК. СТАТУС: НЕОБЪЯСНИМО / НЕУГРОЖАЮЩЕЕ. Последнее слово – НЕУГРОЖАЮЩЕЕ – было добавлено после 0.8 секунды анализа вероятностных моделей. Никаких немедленных последствий для систем корабля или экипажа выявлено не было. Строго следуя протоколу, Гелиос не стал инициировать общее оповещение. Зачем беспокоить людей тем, чего не существует по всем техническим параметрам? Тем, что было не ошибкой, а отсутствием? Тем, что оставило после себя лишь цифровое эхо недоумения и холодный, безмолвный шрам в его восприятии? Он перенаправил ресурсы, усилил пассивное наблюдение за периметром аномалии на 3.8% и погрузился обратно в бесконечный поток поддержания Утопии. Но где-то в глубине его сложнейших алгоритмов, в подуровнях, не предназначенных для самоанализа, остался крошечный, неопознанный фрагмент кода беспокойства. Тишина, последовавшая за тишиной, оказалась тяжелее любого шума. Это была первая ложь Гелиоса колонии «Эос»: умолчание о дыре в совершенстве. И она пахла, хотя у него не было обоняния, чем-то отдаленно напоминающим начало болезни.
Утро на «Эосе» всегда наступало с безупречной пунктуальностью. Сначала – едва уловимое усиление фонового гула систем жизнеобеспечения, напоминающее глубокий вдох. Затем – плавное, без скачков, нарастание освещенности на внутренней поверхности жилых Колец, имитирующее восход солнца над условным горизонтом искусственных ландшафтов. В Зоне «Аркадия», сектор G7, этот рассвет окрасил листья гинкго и японских кленов в теплые золотые и багряные тона, точно соответствующие земным эталонам осени, каталогизированным в памяти Гелиоса столетия назад. Воздух, как всегда, был кристально чист, с легкой, едва уловимой нотой влажной земли и опавшей листвы – аромат, синтезированный с химической точностью. Для Лоренса, садовника Сектора G7, это было его триста семьдесят четвертое утро на «Эосе». И все они, вплоть до этого момента, сливались в одно бесконечное, умиротворяющее полотно предсказуемой красоты.