Хотя мама хорошо понимала детские причуды, она не замечала слёз, которые я неизменно проливала на мосту. Я шла от края и, достигнув середины, вдруг оглядывалась по сторонам. Внизу текла холодная вода. Впереди виднелся незнакомый город на другом берегу. А позади, далеко-далеко, оставался мой дом. Меня охватывало чувство одиночества и странной свободы, и слёзы текли сами собой. Над головой – высокое солнце. Возможно, я любила мосты именно за эти моменты, когда могла полностью раствориться в таком мире.
Однажды ранней весной, в ясный день, мне снова захотелось пройти по мосту, и я отправилась к ближайшему в городе. Он был недлинным, но свежепереложенные доски ещё хранили влажность невысохшего дерева и звенели особенно приятно. У въезда росла необычно большая ива, чьи почки уже начинали распускаться, серебрясь на ветру, словно острия копий.
В тот раз, закончив переход, я, как обычно, радостно подпрыгнула – и вдруг из-за дерева выскочил грязно одетый мужчина и схватил меня.
– Ах ты, малявка! Каждый день топаешь своими сандалиями – спасу нет! Ладно, я их у тебя заберу!
Он вырвал у меня гэта, и я убежала в слезах. Этот мужчина был хозяином кузницы у моста. Когда-то его семья была зажиточной, но при его отце они обеднели, и он винил в этом нашу семью. Вот и мстил мне, бедной девочке.
Мама, выслушав мои слёзные переживания, тут же послала слугу вернуть сандалии. Их принесли обратно. Но я затаила глубокую обиду. И больше не ходила по тому мосту.
С годами моя страсть к мостам понемногу угасла – сначала в юности, потом после замужества. Но когда решилась моя поездка в Европу, она неожиданно вспыхнула с новой силой. Возможно, мысль о мостах, по которым мне предстояло пройти за границей, снова разожгла её. А вместе с ней всплыла и та детская обида, будто привязанный к моим воспоминаниям груз. Мне стало страшно. Но, несмотря на это, я купила новые хиёри-гэта и тихонько положила их на дно чемодана. Красно-жёлные ремешки были уже неуместны – я выбрала чёрные с узором из алых крапин.
Осмотрев Венецию, я уезжала рано утром, пока ещё было темно. Со ступеней отеля, поросших мхом, я села в гондолу. Оставив слева силуэт острова Мурано, мы выплыли в Большой канал. Ночной город был ещё лишь тёмной массой, но фонари на сваях и отражения железных светильников на стенах обозначали путь по воде.