Каждое его творение пульсировало одержимыми деталями. Кафе, где они впервые встретились, воссоздано до мельчайших подробностей – точный угол света, проникающего сквозь запотевшие окна, специфическая текстура потертой кожи на диване, где они впервые соприкоснулись руками. Его старая студия, где Эмма сидела, скрестив ноги, наблюдая, как он рисует светом в воздухе, создавая инсталляции, которые когда-то влияли на миллионы. Пляж их последнего идеального дня – каждая песчинка индивидуально смоделирована, каждая волна записана и воспроизведена с математической точностью.
Алекс откинулся в кресле, чувствуя, как позвоночник протестует против часов неподвижности. Его пальцы, покрытые мозолями от бесконечного кодирования, дрожали над голографическими панелями управления. Он загрузил самое дорогое воспоминание – кафе, где все началось. Виртуальная реальность обволокла его, и он оказался в теплом янтарном свете, который когда-то означал начало всего прекрасного в его жизни.
Но что-то было не так.
Теплое освещение заморгало, затем резко сменилось холодным флуоресцентным светом, отбрасывающим жесткие тени, которых не должно было существовать в его тщательно запрограммированном пространстве. Алекс замер, ощущая, как по спине пробегает ледяной холодок. Атмосфера кафе, некогда совершенная в своей ностальгической теплоте, внезапно стала клинически холодной и отчужденной.
Его руки заметались над диагностическими панелями, пальцы лихорадочно сканировали тысячи строк кода в поисках ошибок. Система отчетности показывала идеальную целостность – никаких вирусов, никаких аппаратных сбоев, никаких программных ошибок, которые могли бы объяснить эту аномалию. Холодный пот выступил на его лбу, когда он попытался восстановить исходные параметры освещения.
Флуоресцентный свет упорно не исчезал, превращая его святилище во что-то чужеродное и угрожающее. Паника поднималась в груди, сжимая горло. Впервые за три года его самое драгоценное цифровое пространство коррумпировало само себя без какого-либо логического объяснения.
Отчаянно пытаясь понять неисправность, Алекс переключился на воссоздание своей студии – место, где Эмма наблюдала, как он творит чудеса со светом и кодом. Знакомая среда материализовалась вокруг него, но ужас последовал немедленно. Стены студии начали кровоточить пикселями, словно цифровые раны, потоки поврежденных данных каскадом низвергались по поверхностям, которые должны были быть твердыми и постоянными.