Елеафам - страница 10

Шрифт
Интервал


– Может, нам переночевать в этом доме? – спросила Катя дрожащим голосом. Она очень устала.

– Нет, – монотонно ответил Алексей, вспоминая зловонную кошку в окружении мух-трупоедов.

– Почему?

Алексей промолчал с несколько секунд. Он не хотел отвечать, но в конце концов ответил:

– Вдруг старуха вернется.

– Какая старуха?

– Которая тут живет.

– И что, она нас… она нас что, прогонит, что ли? – голос ее сбивался время от времени и переходил в фальцет.

– Не стоит привлекать лишнего внимания.

– Хорошо, – робко согласилась Катя.

Тем временем они уже преодолели полпути, вышли с высокой травы на окруженную выросшей по пояс осокой тропинку, устланную бетонными плитами. Оставалось пройти еще десять или пятнадцать метров. Тишина ночи нервно действовала на Катю. Она то и дело оглядывалась, шугалась каждого шороха из травы. В один момент осока чрезмерно сильно и громко качнулась где-то совсем близко от нее, и она не удержала короткого, но довольно громкого крика.

– Что ты орешь? – злобным шепотом проскрипел Алексей, обернувшись на нее через плечо. Ее было почти уже не видно в темноте.

– Я боюсь.

– Чего?

– Змей.

– Они тоже тебя боятся. Не выскочат же они на тебя из травы.

– А если выскочат?

– Ты дура или где? Как ты себе это представляешь?

Катя пристыженно замолчала. Она представляла это себе довольно живо, как обычно все люди, одаренные воображением, представляют себе всякий вздор. Алексей не представлял. Потому, наверное, когда СМИ взорвались сотней заголовков о гигантской рыбьей голове, показавшейся из Солнца, он лишь посмеивался и принужденно вздыхал, несмотря на то что до этого он представлял себе картину мира исключительно по этим самым заголовкам. Он мог поверить и в каждодневные магнитные бури, и в помощь кофе и алкоголя в профилактике инфаркта, и даже в то, что «сельдяной король», нелепой лентой разрезая воду, предопределял землетрясения по всей Земле. Но поверить в такого же в небе не мог никак. Это было уже слишком.

Они наконец приблизились к дому. Различать в темноте было уже трудно, исключая общие очертания, подсвеченные лишь рассеяным светом бледных звезд, что, конечно, не мешало Алексею разглядеть стоящее перед ним здание и сделать вывод, что оно мало изменилось. Глаза не нужны были, чтобы увидеть собственную память, ведь мы помним не глазами, не разумом, а ощущениями. Не важно, запахи ли это, что будят в нас воспоминания, или ощущение влаги прикосновения первого поцелуя. Даже лица, что давно забыты, вспоминаются нам лишь по тому, как мы их ощущали в момент сближения. Во сне и в бреду мы видим не четкие, разумные контуры, но лишь силуэты, искаженные сознанием, зато всегда прекрасно понимаем, кто перед нами, и часто это даже те, кого мы давно забыли. Что это все говорит, однако, трудно сказать. Можно было бы поспорить о Боге и его вмешательстве в устройство нашего сознания, но Алексея это не волновало. Как не волновало его и то, что, возможно, все это могла бы объяснить новейшая нейронаука. Нет, такие вещи вовсе его не интересовали, и не в данный момент уж точно. Такие вопросы не объять, а его интересовало только то, что можно объять прямо сейчас – сиюминутно – и забыть тут же, в то же мгновение. Пока что это была кровать.