«Счастья тот вкусить не сможет,
Кто на бреге адских вод
Не осмелится украдкой
Преломить небесный плод.»
ШИЛЛЕР
Бесспорно, это довольно необычно для поэта, опубликовать свои произведения в переводе с оригинала, ещё до того, как он получил известность и признание на родине. Древняя истина гласит о том, что нет пророка в своём отечестве, – она давно сильно подешевела, хотя вряд ли найдётся такой поэт, который не считает, что заслуживает гораздо большего внимания, чем это происходит на самом деле. Лично мне всё это совершенно понятно. И, тем не менее, так как я в течение 40 лет занимаюсь литературной деятельностью, поэзией и прозой, и получил довольно большое признание среди многих знаменитых людей, и в личных беседах, и в частной переписке, но, по какой-то странной причине, – только не в публичной сфере, мне не нужно быть знатоком «теорий заговора», чтобы не заподозрить этакое спланированное умалчивание обо мне и моём творчестве. Я ни в коем случае не отшельник-еремит, не изгой, я успешен как издатель и продавец книг, состою в переписке со многими деятелями культуры и многочисленными СМИ, но я всё равно натыкаюсь на глухое молчание, как только где-либо заходит речь о моём литературном творчестве.
На эту тему у меня есть масса историй и даже анекдотов, но меня интересуют не создавшиеся условия для моего творчества в Германии, а – русская публика, с которой хочу познакомиться, надеясь увлечь её этим изданием. Во-первых, немецкая поэзия традиционной направленности уже давно воспринимается в России с гораздо большим интересом, чем в немецкоязычных странах. Например, произведения поэта Рильке в России издаются тиражом, примерно на 20 процентов большим, чем где бы то ни было. Во-вторых, благодаря болезненному опыту вестернизации в девяностые годы прошлого столетия, русские люди гораздо больше открыты для альтернативных интерпретаций истории или концепции понятия свободы, чем тот же избалованный «зажиточный» Запад. В-третьих, и это является решающим пунктом для моего начинания: марксистский террор, чего бы не предпринимал, не смог лишить россиян их набожности, религиозного сопричастия чему-то высшему, и глубинного мужества веровать, да и понятие – «народ» здесь по-прежнему священно, также, как и чувственное отношение к искусству. Несмотря на то, что народную песню, церковные псалмы и гимны я считаю одними из главных вдохновителей и источников моего поэтического творчества, я совершенно не хотел бы ограничиться обращением только к так называемой – «церковной аудитории». И, кроме всего прочего, – то воодушевление, которое происходит от глубочайшей веры в Бога, остается важной предпосылкой для проявления вышесказанного в моих стихотворениях и драмах, способствуя в поиске душевной радости, не желая вызвать у читателя раздражение или гнев.