Певец страны Тангейзера. Избранные стихотворения и драмы Уве Ламмла в переводе с немецкого Романа Кошманова (Пилигрима) - страница 4

Шрифт
Интервал


Вторая цель, которую я хочу достигнуть, изданием этой книги, – касается отношений между немецким и русским народами. Американские политики уже не раз проговаривались о том, что поддержание, на должном уровне, враждебности между немцами и русскими было основной заботой англосаксонской политики со времен Бисмарка, здесь Америка твёрдо шла по стопам Англии. Бисмарк же, как ярый прусский патриот, попытался Германию – «овосточить», но Аденауэр, как враг Пруссии, делал всё, чтобы страну – «озападить». Исходя уже из того факта, что ни одна немецкая область не произвела на свет столько поэтов, сколько Силезия, что Кенигсберг объединяет антагонистов Канта и Гамана, то можно сделать вывод, что немецкий дух философской мысли, по сути своей, – континентален, скорее восточный, и ни в коем случае не атлантической направленности. Близость Бисмарка к России, о которой мы знаем из его воспоминаний о Санкт-Петербурге, объясняется не только политической тактикой удержания Франции на расстоянии, но и схожестью менталитета наших народов. Нам хорошо известно, что концепция Гердера о славянах направлена на изучение чисто лингвистического феномена, который позднее интерпретировался биологизмом 19-го века в сторону расистской направленности. Если мы хорошо вглядимся в дохристианскую мифологию вендов и других племён Восточной Европы, то мы ясно увидим здесь тесную связь с германскими традициями. Я убежден, что русские «по крови» намного ближе к нам, немцам, чем, например, французы. Таким образом, я хочу сказать, что речь идет не только о мире на всём фронте между незнакомцами и чужаками, но о том, что необходимо осознать нашу глубокую связь, которая многим старше всеобщего связующего элемента – христианства.

Третья цель – может также показаться политически направленной. Хотя поэт определённо должен держаться подальше от повседневной политики и особенно пропаганды, и ему желательно не примыкать к одной или другой партии, всё же искусство всегда – светское, и, следовательно, не может не выражать стремлений и чаяний людей. В моих произведениях часто говорится о «рейхе», самом главном, центральном мифе немцев. Тот факт, что несведущие люди использовали этот термин, это понятие в унизительной форме, и произносить его сегодня лучше не стоит, то эти доводы столь же несостоятельны, как и аргументы против использования понятий: «народ», «преданность», «свобода» или «мир». Существует царство (рейх), которое, согласно слову Спасителя нашего, не принадлежит этому миру, но это не то, что мной подразумевается. Нельзя не отметить того факта, что объединение германских племён немыслимо без христианского универсализма. Идея царства (рейха), как универсального, общезначимого, в немецком понимании – государства, соответствует идеи о универсальности Бога и конкретному воплощению «Назарета» (в понятии – ветвь). Центральное место в немецком рейхе занимает Кифхойзер, где дремлет в своей пещере-гробнице Ротбарт (Фридрих Барбаросса), в легенде о котором, так уж случилось, смешались два императора. Это поразительно, что Фридрих II, «Чудо Света», который согласно мифу Кифхойзера о «величии империи», как говорится, унёс её с собой в могилу, – умер спустя 269 лет после воцарения короля Генриха I Птицелова. Поэтому подавляющая часть немецкой истории проходила как бы в осознании того, что было утеряно что-то лучшее, самое важное – сердцевина. Это совершенно не совместимо с представлением Шпенглера о росте, цветении и увядании культур. Согласно этой идее, немецкая история была обезглавлена ещё в младенчестве, и поэтому была заведомо обречена на вечную незрелость. Конечно, речь идёт не просто о проклятии, но и о мечте о великом возрождении. «Величие империи» следует сразу за «темным средневековьем», периодом истории, о котором мало что известно, о времени, которое, как утверждают некоторые исследователи, – вообще не существовало.