«Гуманизм, борьба за мир, демократию – враньё, всё враньё, но как самооправдание измены сгодится», – мелькнуло у Черепана. И вспомнил вдруг полковник «Капитанскую дочку», в школе раз читанную: «Нет, брат ворон, чем триста лет питаться падалью, лучше раз напиться живой кровью, а там что бог даст». И следом понеслись в сознании его, бедой нежданной помутнённом, вербальные обрывки, сколы, ошмётки: «Бунтарь я! Пугачёв двадцатого века! Борец с тоталитаризмом! С режимом кровавым! С единомыслием! Герой я! Одиночка! Придёт время, книги обо мне напишут! Поэмы сложат! Кино снимут! Нехай не на „Мосфильме“, а в Голливуде!» И расправил Черепан, словно морфинист, дозу вкусивший, плечи богатырские, и «спасибо» сказал русской литературе, поддержавшей в трудную минуту советом. «Не лукавь, Борька, Пушкиным не прикрывайся!» – мелькнуло тогда в горячечном сознании Черепана истинное, на весах правды отмеренное, но не вонзилось в совесть занозой, а сгинуло в тёмном колодце души – и подписал «герой-одиночка» бумагу о сотрудничестве с ЦРУ.
Не сразу, конечно. Для начала потребовал от вербовщика «подтверждения полномочий» – не потому, что сомневался, «кто есть кто», а чтобы время получить на размышления глубокие, гроссмейстерские, на «двадцать ходов вперёд». Ну и характер показать, реноме поднять, цену набить. Отмахнувшись от робких возражений вербовщика (в сознании пронеслось: «Куда ты теперь, гнида, денешься? Раз я у Конторы твоей забугорной на крючке, играть ты должен аккуратно, чтобы рыбка золотая не сорвалась, в море-океан не ушла! Поэтому сейчас я командую, ты – исполняешь!»), открыл крымское красное («Принёс для ужина приватного с дамой, а оно вон как получилось…»), судорожно глотнул из горла. И, нагло похохатывая, стал диктовать «кузену» план проверочный. А ополовинив бутылку, удивился, как всё-таки точны слова «от любви до ненависти один шаг». Это уже об исчезнувшей из Ялты «дивной и загадочной»: «Осталась бы ещё на денёк, я б тебе такую «прощальную ночь любви» устроил – маркиз де Сад от зависти гроб в щепки разнёс бы!»
На подготовку «подтверждения», экспромтом сочинённого Черепаном, «кузен» попросил время. Сговорились на 4 сентября, воскресенье.
К сроку назначенному Черепан хорошо обдумал условия сотрудничества с новым работодателем – и финансовые (это архиважно!), и на экстренный случай (а это ещё, ещё важнее!). Потому что не было у Черепана сомнений: начни он работать на ЦРУ, жить ему в Союзе осталось недолго. Рано или поздно, но почувствует полковничий затылок горячее дыхание КГБ («А не почувствует – смерть верная!») – и тогда спасение в бегстве. Лучше в Америку. Лучше к большим долларам. «Федька Раскольников