Только Виктор сломался иначе – его страх вылился в ярость, в кулаки и крики, от которых прятались с мамой по углам, пока он не ушел навсегда.
Кровь Кингов. Именно она сейчас гнала
Алису вперед. Это странное чувство – будто корни деревьев тянутся к ее ступням сквозь асфальт. Как лес шепчет на языке шелеста и треска веток. Как животные смотрят на нее слишком понимающими глазами. И как краем зрения она ловит движение в пустых углах, от которых ее бело-рыжий кот Арчи с глазами цвета грозового неба вдруг шипит, шерсть дыбом. Она не сломалась, как дед. Не озверела, как отец. Но она была другой, и это «другое» пугало, как незнакомая, темная комната.
Единственным светлым пятном в этом наследии была прабабушка Маура. Мать Дейда. Воспоминания о ней были островками чистого золота в свинцовой реке рода Кингов. Лето. Огромная старая яблоня в запущенном саду у дома Мауры на краю Черного Ручья. Толстый шерстяной плед в сине-красную клетку, расстеленный на траве, еще пахнущий мятой и дымком от прошлого костра. Сладковатый, пьянящий запах спелых яблок и нагретой солнцем земли. И она – Маура – худая, прямая, как стрела, с седыми волосами, собранными в тугой серебряный узел, и глазами… глазами невероятно живыми, глубокими, как вода в лесном омуте. Рядом неизменно лежал ее старый серый пудель Барон, терпеливо положивший морду на лапы и наблюдавший за миром с философским спокойствием. И начинались истории. Не сказки. Истории. О том, как полынь отгоняет не только моль, но и дурные мысли. О старых дубах, что помнят каждую слезу, пролитую под их кроной. О том, как дождь разговаривает с рекой разными голосами. О «гостях из тишины» – тенях, что живут в углах старого амбара и не любят, когда на них кричат. Голос Мауры был тихим, мерным, как журчание Черного Ручья за забором, а глаза смотрели куда-то вглубь Алисы, будто видели то самое «другое» и не боялись его. Они могли сидеть так часами, пока солнце не опускалось за холмы, окрашивая небо в багрянец и индиго. Маура никогда не говорила: «Это магия». Но она учила чувствовать. Слушать. Видеть. Быть частью этого огромного, дышащего мира. И в ее присутствии странности внутри Алисы казались не изъяном, а… ключом. К чему-то большему.
Маура умерла, когда Алисе было девять. Дом у Черного Ручья захлопнулся, заколоченный и быстро поглощаемый крапивой и молодыми соснами. Барона не стало через полгода. А с ними ушло и то чувство дома, понимания. Осталась лишь смутная тоска по яблоне, по шепоту прабабушки, по ясности. Тоска, которая теперь все чаще оборачивалась ледяным шипом страха под ребрами и тенями, что замерцали в углу комнаты чуть дольше, чем положено.