Собрав остатки сил, Эмма поднялась. Ноги ватные, голова кружилась. Она ополоснула лицо ледяной водой из крана над ржавой раковиной. Вода была неприятно пахнущей, но она смыла часть грязи и слез, оставив кожу стянутой и уязвимой. В мутном зеркале отразилось чужое лицо – измученное, с красными, опухшими глазами и пустым взглядом. Лицо женщины, которую публично затравили, и которая сломалась. Лицо, которое теперь все запомнят.
Она нашла свои туфли, стоявшие у двери кабинки как обвинители. Надевая их, заметила, что чулок на левой ноге порван у колена – вероятно, когда она спотыкалась, убегая. Еще одна деталь беспорядка, слабости. Еще одна улика ее паники.
Выбравшись из зловонного убежища, Эмма столкнулась с новым унижением. В узком коридорчике у раковины стояла София, их горничная. Молодая девушка смотрела на хозяйку широко раскрытыми, испуганными глазами, в которых читался немой вопрос и… жалость, смешанная с неловкостью. В руках она сжимала маленькую черную сумочку Эммы – видимо, та выронила ее в бегстве.
– Миссис Грейвз… – зашептала София, протягивая сумочку. – Вы… вы обронили. Мисс Клара… она послала меня проверить… все ли с вами в порядке? – Голос дрожал. Она видела. Видела позорный побег, слышала, наверное, хрипы за дверью. И теперь докладывала ей.
Эмма молча взяла сумочку. Каждое слово девушки было ударом. «Клара послала. Клара знает.»
– Спасибо, София, – выдавила она, стараясь придать голосу твердости, но он все равно звучал хрипло и надтреснуто. – Я… просто стало плохо. Душно.
София кивнула, слишком быстро, избегая встречи взглядом.
– Да, миссис. Очень жарко. Машина… машина ждет. Мисс Клара велела отвезти вас домой. Она… она останется, чтобы поблагодарить гостей. – В подтексте явно читалось: «Чтобы замять скандал твоего исчезновения.»
Возвращение к ожидавшему лимузину было крестным путем. Небольшая группа запоздавших гостей еще стояла у своих машин. Их разговоры стихли, когда Эмма появилась в сопровождении Софии. Взгляды – тяжелые, оценивающие – скользили по ее помятому платью, размазанной косметике, порванному чулку. Кто-то отвернулся, кто-то прошептал что-то соседу. Эмма шла, глядя прямо перед собой, чувствуя, как жар стыда снова заливает лицо. Она была живым напоминанием о хаосе, нарушившем их чинный ритуал прощания с «идеалом».