Дверь лимузина открыл водитель, старый Томас, работавший на Маркуса годами. Его обычно невозмутимое лицо было непроницаемо, но в глазах Эмма прочла неодобрение. Он молча отступил, пропуская ее внутрь. Запах дорогой кожи и освежителя воздуха в салоне показался ей удушающим после кладбищенской вони и туалетного хлорки.
Она ожидала, что поедет одна. Но нет. На противоположном сиденье, как черная статуя скорби, сидела Клара. Она уже была здесь. Ждала.
Дверь закрылась, заглушив внешний мир. Машина тронулась плавно. Тишина внутри стала густой, тягучей, как смола. Клара не смотрела на Эмму. Она смотрела в окно, ее профиль был безупречен и холоден. Лишь легкое подрагивание сжатой на коленях руки выдавало напряжение.
– Ну что, – наконец прозвучал голос Клары, ровный, без интонаций, режущий тишину как лезвие. – Надеюсь, тебе стало лучше после… передышки?
Эмма промолчала. Что можно было ответить?
Клара медленно повернула голову. Ее глаза, голубые и бездонные, установились на Эмме. В них не было ни капли тепла или сочувствия. Только ледяной анализ и… удовлетворение?
– Это было крайне… неуместно, Эмма. Люди говорили. Шептались. Маркус… – она сделала паузу, подчеркивая имя, – …заслуживал достойных, собранных проводов. А не истерики на задворках кладбища, – каждое слово падало, как камень.
– Мне… мне стало плохо, Клара, – прошептала Эмма, глядя в свои дрожащие руки. – Я не смогла…
– Плохо? – Клара слегка приподняла бровь. – Да, я видела. Видела, как ты бежишь, как будто за тобой гнались демоны. Очень драматично. И очень показательно, – она откинулась на спинку сиденья, ее взгляд скользнул по порванному чулку, по остаткам косметики. – Ты понимаешь, как это выглядит? На фоне… всего? Полиция задает вопросы, Эмма. Много вопросов. И такое поведение… – она жестом обозначила весь ее вид, – …оно не говорит в твою пользу. Оно кричит о чувстве вины или о сломе. И то, и другое сейчас крайне нежелательно.
Эмма почувствовала, как снова сжимается горло. Клара не просто осуждала. Она констатировала факты, вбивая их ей в сознание. Она связывала ее паническую атаку с подозрениями полиции. Делала ее слабость – доказательством возможной вины.
– Я не виновата, Клара, – выдохнула Эмма, понимая, насколько беспомощно это звучит.
Клара усмехнулась – коротко, беззвучно.