Выключив воду, я нащупала полотенце и закуталась в него, словно в броню. Оно было мягким, пахло лавандой и немного – свежестью. Волосы, тяжёлые от воды, липли к спине и я смахнула мокрую прядь с лица. Не спешила. Не торопилась. Сегодняшнее утро было моим.
На кухню пошла босиком. Пол прохладный, но приятно бодрил. На ходу включила колонку – музыка полилась лениво и легко, будто лето залетело в окно. Что-то старое, с глупым, но добрым припевом.
– Хорошо, – выдохнула я, подпевая строчку на вдохе. – Пусть день начнётся как кино, а не как новости.
Я поставила чайник, разбила пару яиц в миску, добавила немного шпината, зелёного лука. Омлет – простой, быстрый. Чай – зелёный, терпкий. Никакого кофе. Никогда не понимала, как можно добровольно наливать себе в чашку тревожность.
– Да будет завтрак, – произнесла я торжественно, крутанувшись с половником в руке. – Лулу, ты не возражаешь?
Из соседней комнаты, будто по команде, важно вышла она – Лулу. Белая, пушистая, как снежок из рекламы стирального порошка. У неё были глазища, как два кусочка неба – светло-голубые и чуть прищуренные, как у недоверчивой принцессы. Она мягко ступала по полу, неся себя, как королева и прямиком направилась к полке с книгами.
– Не тронь «Маргариту», я тебя умоляю, – сказала я, заметив, как она потянулась лапкой к краю тома.
Лулу высокомерно проигнорировала замечание, потёрлась о корешки и устроилась прямо под полкой, свернувшись пушистым калачиком.
– Ну да, правильно. Книги – это серьёзно, – кивнула я. – Когда-нибудь ты расскажешь почему у тебя такое лицо, будто ты пережила революцию?
Лулу в ответ закрыла глаза. То ли согласилась, то ли отмолчалась с достоинством.
Многие считают меня странной. Ну или слишком… живой. Слишком яркой. Слишком прямой. Слишком, слишком, слишком. Но я и не пытаюсь понравиться.
Мне хватает собственного зеркала, в котором я не выгляжу фальшиво. Я умею быть разной. Могу обаять кого угодно – продавца в овощной, профессора в институте, собаку на улице. Я просто такая. Люди тянутся, а потом удивляются, когда за улыбкой прячется острый язык и железный характер.
– Да, милая, ты не сахар. Ты соль и перец сразу, – сказала мне как-то мама. Наверное, с гордостью. А может, с лёгкой тревогой.
Я умею смеяться. Громко, заразительно, так, что у людей срывается защита. Умею отшутиться даже на чьё-то хамство – иногда с блеском, иногда с ядом. Но при этом я помню всё. Лица, слова, взгляды. Я просто не показываю. Люди путают лёгкость с наивностью – и это всегда смешно. И опасно.