Осман долго смотрел в лица тех, кого звал теперь своим народом. Он ждал увидеть облегчение или гордость за нового властителя… Нет, он ждал страха – пусть. Пусть хоть страха, чтобы их единство держалось крепко, на крови и трепете, если не на вере в справедливость.
Но ответ был иным. Особенно у византийцев. Их взгляды чёрствели, погружались внутрь себя – и в этих глазах Осман увидел то же, что было при Константине: привычку бояться, покорность перед очередной безликой властью.
Не суд. Не закон. Не "adelat", не спасение – а цепь. Очередной тиран.
Взгляд Елены выхватил его из небытия. Та самая девушка, чью жизнь недавно спасли, стояла среди толпы. И в её глазах… Нет ни благодарности, ни почитания. Лишь испуг и тихий, выжидающий укор. Словно она невидимо шептала: "Ты такой же, как они. Ты не наш, ты их продолжение".
Когда крики замолкли и площадь опустела, Осман остался недвижим на ступенях. Угроза устранена. Город – в безопасности. Но… нет ни радости, ни облегчения. Только холодное, свинцовое чувство на душе. В этот рассвет, выбирая жёсткий путь Меча, он вдруг понял: великая битва за Закон проиграна на глазах молчащего города.
И самое страшное слово прозвучало беззвучно – в взгляде нового народа.
…Этот молчаливый упрёк всегда звучит громче любых речей. Как часто мы – неизвестно кому – кажемся героями, когда на самом деле в чьих-то глазах становимся лишь их очередной тенью?
Глава 4. Эхо на площади: Молчание города и гнев Орла
Город, который затаил дыхание
Биледжик замолчал. Не как после обычной бури – нет, тут воцарилось неестественное затишье, словно само время здесь внезапно решило сбиться с ритма. Казнь на городской площади… Она не принесла покоя. Наоборот – принесла тяжесть. Гнетущую, холодную, липкую тишину, от которой не спрячешься ни за дверями, ни за привычными словами.
Стало меньше людей на улицах. Вчера еще рынок бурлил – торговцы с улыбкой перебрасывались шутками с воинами Кайы. Сегодня? Смотрят мимо, глаз не поднимают. – Сколько стоит, ага? – спрашивает кто-то из всадников. – Три акче, – бормочет торговец, и ни улыбки, ни невербального понимания. Только коротко, быстро, по делу – и всё.
Старейшины из византийцев, что были позваны на совет, теперь вежливы как никогда: кивают, соглашаются буквально со всем. Но в их глазах – ни искорки, ни жизни. Один лишь глубокий, въевшийся вековой страх. Согласие без сопротивления – это не уважение уже, это только бессилие.