У самого тела… Аксунгар. Он сидел, как высеченный из скалы. Часы шли один за другим, солнце перекатывалось по небу, а он не пошевелился даже на волосок. Не сказал ни слова, не издал ни одного звука, даже глаза не отвёл от умиротворённого, словно уснувшего навсегда, лица Конура.
– Как он сидел, так уже никто не сидит: ровно, прямо, будто держит всё небо на своих плечах. Лицо его – маска, taş (таш – камень): ни дрожи, ни морщинки, одно только безмерное молчание. А в глазах – океан боли, безбрежный, тянущий всё за собой в какую-то ледяную тьму. Смотреть? Почти невозможно. Хуже обнаружить себя в этом взгляде, увидеть в нем отражение своего горя.
Бамсы и Тургут – друзья из одной крови – пытались подойти, поддержать, сказать хоть слово. Кто-то приносил воду, кто-то сжал плечо – но всё напрасно. Аксунгар не слышал, не чувствовал, не жил чужой суетой возле себя.
Он остался один на один со своей vefa (вефа – долг, верность) и своей тишиной. Искупление оказалось дороже самой победы – оно стоило жизни брата. Того самого, что простил его перед последним сном.
Он – герой. Такой героизм, что легенды сочиняют. Но в этот миг Аксунгар был себе не героем, а главным suçlu (сучлу – виновник, преступник) этого мира. И нет боли страшнее, чем жить с этим…
Первый диван и рождение закона
Третий день после завоевания. Утро, когда город ещё дышит недоверием, а по стенам цитадели до сих пор тянутся невидимые следы былой власти. Но вот – событие, которое войдёт в летописи: в тронном зале павшей крепости Осман собирает свой первый divan (диван – государственный совет).
Не где-нибудь, а за тем самым столом, за которым вчера – кажется, только вчера! – сидел византийский tekfur (текфур – правитель). Теперь здесь Осман, а рядом – самые верные его беи: мудрый Акче Коджа, могучие Тургут и Бамсы, и неслышно постаревший на глаза, погружённый в свою боль, Аксунгар.
В зале льётся свет сквозь узкие окна, падает на суровые лица, и стены слушают – не войну обсуждают, мир. Новый порядок. Новый путь.
– Мы не грабители, – начинает Осман, и его голос гулко отражается от огромных каменных сводов. – Evler (эвлер – дома), dükkanlar (дюкканлар – лавки) и atölyeler (атёльелер – мастерские) горожан останутся их собственностью. Любой, кто протянет руку к чужому – будь он türk (тюрк) или rum (рум – грек) – ответит перед судом, неважно чей он человек.