Марина тихо вздохнула, но не от обиды – от усталости.
Следом лежала вырезка из газеты. Маленькая заметка сообщала: «Учащиеся детдома №14 победили в конкурсе чтецов». Год – 2002. Фамилия – Самохина М.
Она помнила лишь дрожащие руки и то, как Зинаида Сергеевна сжала ее плечо за кулисами:
– Говори четко, девочка. Тебя наконец услышат.
Тогда она не верила, что это правда. Что кто-то может услышать – ее.
На дне коробки лежал дневник – тетрадь в клетку с выцветшей обложкой. Когда Марина открыла ее, ей стало не по себе.
Страницы были написаны ею. Почерком наивным, неровным, датированным 2003 годом, она писала письма, которые никогда никому не отсылала.
«Дорогая мама, если бы ты знала, как я не люблю манную кашу…»
«Дорогая мама, я подружилась с Таней, но она ушла в другой интернат.»
«Дорогая мама, я сегодня выиграла в чтении. Но никто не пришел.»
Каждое письмо начиналось с «Дорогая мама». И каждое заканчивалось одинаково: «Я все равно тебя жду.»
Марина закрыла дневник. Слёзы пошли не рывками, а тяжело, медленно. Не от жалости к себе, а от молчащей боли, что все еще жила в ней.
Кот пришел и прыгнул на колени. Марина гладила его, пока не утихла, не успокоилась. Потом взяла письмо от Зинаиды Сергеевны и открыла.
Марина, я не знаю, откроешь ли ты когда-нибудь эту коробку. Мы ее собрали всем этажом. Лена нашла фотографии, Вера вспомнила, где лежал твой кулон, а я нашла дневник – он был за шкафом, весь пыльный.
Мы думали, ты забудешь нас. А потом поняли: может, и надо забыть, чтобы вырасти. Но память – это не приговор. Это инструмент. Если ты это читаешь, значит, ты готова.
Ты была самой тихой. Но внутри у тебя всегда была сила. Мы все это знали.
С любовью, Зинаида.
В комнате стало темно. Чай остыл. Марина сидела среди предметов, словно на раскопках собственной души.
Коробка оказалась не о прошлом, а о ней самой. О той, которую она когда-то оставила там, в восьми годах, и теперь нашла снова.
*****
На следующий день Марина отложила все: не открыла ноутбук, не ответила на сообщения. Клиенты могли подождать, сроки – тоже. Память не терпела отложенного спроса.
Коробка стояла на столе, будто живая. Не просто вещь – предмет, знавший что-то.
Марина снова достала дневник. Перелистывая страницы, читала вслух. Сначала шепотом, потом громче. Голос звучал чужим, будто она читала за другого человека.