Ночью ей снился голос, шепот без лица.
– Ты справилась. Даже если думала, что нет.
Утром – сообщение.
«Маринка! Я реву и ржу одновременно! Ты серьезно?! Как ты? Я думала, ты куда-то совсем исчезла. Пиши. У меня слов нет».
Марина перечитала раз пять. И расплакалась.
Не от боли, а от чувства, что ее кто-то все еще помнит – живую, настоящую, детскую.
В следующие дни она писала Тане каждый вечер. Про свою работу. Про кота. Про коробку. Про письмо. Про то, как не может до сих пор есть манку.
Таня отвечала сразу. Ее слова были как когда-то – резкие, смешные, живые. «А я думала, ты стала важной. А ты все та же, только с ноутбуком и философией».
Марина снова достала дневник.
«Мама, мне не страшно. Просто внутри все как будто стучит. Я хочу знать, что будет дальше. Я хочу знать, кто я».
Эти строки она написала в 2004. А ответ получила – только сейчас.
Ты – та, кто выжила. Та, кто вырос. Та, кто пишет письма, даже если не знает, дойдут ли они.
И та, кого запомнили. Значит, ты была важной.
Кот прыгнул на подоконник и уставился на дождь. Марина смотрела на него – и чувствовала странное облегчение. Будто огромный мешок с камнями внутри нее кто-то распаковал.
И оказалось: в нем не только боль. А еще – кусочки любви, признания, заботы. Пусть и хранящейся по ящикам чужих шкафов.
*****
Марина не спала вторую ночь подряд. Не от тревоги – от смешения чувств. Казалось, прошлое, которое она всю жизнь прятала в самый дальний ящик, вдруг начало… отзываться.
Не болью, не страхом, а голосами, лицами, воспоминаниями, которые перестали быть ядом – и стали почвой.
Таня прислала фотографию. Она была в спортивной куртке, с короткой стрижкой и тем же лукавым прищуром. Позади – книжные полки.
«Библиотекарь. Сбылась твоя мечта, Тихоня».
Марина рассмеялась. Отправила ей снимок своего рабочего стола, где ноутбук соседствовал с чашкой чая и разбросанными записками.
«Пишу. Не библиотекарь, но рядом».
Они стали переписываться каждый вечер. Про жизнь. Про мужей (у Тани был бывший, у Марины – их отсутствие). Про одиночество, которое на двоих оказалось легче.
И чем больше Марина делилась, тем больше разжималось внутри. Будто в груди стояла дверь, запертая с восьми лет, и Таня – даже не стараясь – тихо вытаскивала ключи.
В один из вечеров Таня спросила:
– А ты бы вернулась туда? В интернат?