Он замолчал на мгновение, будто вспоминал прошлое. Лиза сидела напротив, слушала внимательно, стараясь ничего не упустить.
– И вот однажды, значить, графиня приехали. Без мужа, но с девчушкой. Тихой такой, щуплой. Кожа да кости. И глаза печальные. Пробыли так, значить, несколько дней. А потом вдруг хозяйка пришла ко мне. Не в конюшню, а в дом, где я жил рядом. Я сперва и подумал… – отец коротко усмехнулся. – Ну, сама понимаешь… холостой парень, графиня. А она другое предложила.
Он внимательно посмотрел на Лизу, впервые за вечер. По-доброму, с любовью и сожалением.
– Сказала, мол, девочка не её. Дальняя родственница померла. От холеры, значить. И вся семья с ней. А графинька-то бездетная, вот и приютила сиротку. Только вот оставить подле себя не может. А почему – не объяснила. Спросила, есть ли у меня девка какая на примете, ну чтобы жениться, значить, да взять девочку на воспитание. Мол, даст денег. Щедрое приданое посулила, чтобы, значить, всё как у людей. До пятнадцати лет, сказала доглядеть, а потом заберёт.
Отец снова налил себе рюмку. Выпил как воду, не поморщившись, и захрустел огурцом. Лиза поняла, к чему идёт рассказ, ещё раньше. Но только сейчас руки её задрожали и она крепко сжала кружку, так что пальцы побелели.
– Я подумал… Почему нет? Девка давно на уме была. Первая красавица, не замечала меня. Как с деньгами графскими пришёл, тут же и свадьбу сыграли. Дом, значить, купили в другом селе. Там и дело начал. А ты с нами была.
Он снова выпил, но уже две рюмки подряд. Словно оттягивал неприятный момент.
– Сперва-то жена исправно ходила за тобой. А потом, значить, как свои-то пошли – всё, как отрезало. Злится, значить. И всё ждала, когда графиня объявится. А она – ни письма, ни гроша. Как сквозь землю провалилась. Только блазнится мне… не родственница ты никакая, а её дочка. Графини этой, значить. Нагуляла видать, а признать не захотела. Надо понимать, прелюбодейство грех. Нехорошее дело, позорное.
Лиза молчала. Мир внутри сжался в одну точку. Обида, стыд… и облегчение. Отныне всё становилось на свои места.
– А теперь, дочка… – голос отца дрогнул. – Жена не даст нам жизни, коли ты, значить… У нас свои дети. Ты… чужая.
Он встал, подошёл ближе и, не решаясь прикоснуться, замер:
– Не обессудь, дочка, но тебе придётся уехать.