- Аламеда погибнет одна, и ты это прекрасно знаешь, Муна, -
медленно, но упирая на каждое слово, проговорила Нита. - Мы все
дали клятву держаться вместе и никого не бросать. Что бы ни
случилось, - она начинала с беспокойством поглядывать в сторону
тростниковых зарослей. Куда запропастился этот Лони? Нужно было
пойти самой.
- Твоя Аламеда никакой клятвы не давала, - возразила Муна и,
оставив свою работу, вскочила на ноги, не менее сильные и
мускулистые, чем у Ниты, но куда более стройные и длинные. -
Белянка чужая и никогда не пыталась стать частью нашего племени. Ты
не заставишь её жить, если она сама этого не хочет. Мы все здесь
сражаемся с наступающей водой. Каждый день, каждый проклятый миг. И
я хочу, чтобы в тяжёлый час со мной были люди, готовые бороться со
смертью, способные обхитрить её, а не те, кому всё безразлично, кто
погибнет сам и станет гибелью для других, - Муна с вызовом смотрела
на Ниту, а остальные одобрительно кивали в знак согласия.
- Ты слишком жестока к ней, сестра, - ответила с укором Нита, но
позицию свою не оставила, словно вросши двумя ногами-столбами в
утрамбованный тростник. - У неё горе в глазах. Всмотрись — в них
написано, что она потеряла всё: свой дом, свою семью, свой народ и
свою любовь. Но, кроме этого, я вижу в её глазах силу, затаившуюся
силу одинокого волка, отбившегося от стаи. Вот увидите, Аламеда ещё
поможет всем нам, она выпустит эту силу.
Муна хмыкнула, пожав плечами:
- Каждый из нас чего-то лишился, но мы боремся, а она… она как…
как мёртвая.
- Правильно Муна говорит, - вновь сказала Найра. - Зови Лони, и
отправляемся. Захочет — догонит вплавь.
- Вот-вот, - добавила Калу̀. - Не желает жить — только навлекает
на всех гнев Богов.
- Верно! - подхватили другие. - Отплываем!
- На топях никто не останется! - вдруг обрывисто гаркнул чей-то
трескучий голос — будто с хрустом отломилась сухая ветка. Однорукий
старик Яс, всё это время молча сидевший под навесом, медленно
повернулся к женщинам и обвёл их тяжёлым взглядом, всем своим видом
показывая, как же он устал от этих разговоров. Морщины глубже
обычного избороздили его лицо, ссохшееся, будто печёный корень
мангра.
Гаркнул одно слово — и замолчал. Яс вообще был не из говорливых,
но старейшину в племени почитали. Он единственный застал на своём
веку прежний, цветущий Лакос. Одного слова Яса оказалось
достаточно: женщины притихли.