А что, если на этих несчастных Тварь
просто тренируют? Что если, согласно чудовищному плану, она должна
научиться убивать много и быстро, и тогда её напустят, например, на
столицу? Или на королевский дворец? Или на дом кого-нибудь — да
хоть бы и Лейтена?
Но зачем тогда три деревни, и почему
первой стала самая многолюдная?
Натали понимала, что не найдёт
ответов прямо сейчас, но и не терзаться вопросами не могла.
Папенька сказал бы, что это пустая трата сил. Папенька вообще не
любил тратить силы и время зря, и часто говорил, что оттого и
запрещает ей глупые девичьи забавы, мол, пустое это и лишь от дела
отвлекает. Натали помнила свою обиду, когда попросила его, самого
дорогого в своей жизни мужчину, написать что-нибудь в альбом. Её
альбом был её гордостью: страницы из разноцветной бумаги для
письма, достаточно плотной, чтобы можно было наклеить туда
вырезанные из открыток фигурки, и много-много тёплых слов от
подруг, приятельниц и даже дальних знакомых. Она так хотела, чтобы
папенька тоже написал ей что-нибудь доброе, вдохновляющее, но он
занял всю страницу двумя лишь строками, очень обидными, написав их
своим размашистым, угловатым почерком: «Лучше биться в стенку лбом,
чем писать стихи в альбом!».
Тот день вообще выдался неудачным,
потому что одна из соседок, девица не самого большого ума, вписала
ей в альбом, сопроводив корявыми рисуночками, такие строки,
посчитав их удачной шуткой: «Тата-карапузик залезла в арбузик,
арбузик трещит, Тата пищит!». День, конечно, был безнадёжно
испорчен.
Сейчас, вспоминая об этом, Натали,
кажется, начала понимать то, что говорил ей папенька: «Вырастешь —
поймёшь, на какие пустяки растратила время и чувства». Нет, она всё
ещё не считала это пустяками, не стыдилась своей обиды, но если бы
в этот самый миг пред нею очутилась, будто в сказке, фея и
предложила сто тысяч таких обидных стихов в обмен на то, чтобы все
жители трёх горемычных деревень остались живы, Натали согласилась
бы, не раздумывая, и посчитала бы такой обмен подарком.
Добравшись до Вдовишного, она,
измученная долгим переходом и безрадостными своими думами, насилу
смогла раздеться и почти мгновенно уснула, хоть Тинейли и щебетала
без умолку, рассказывая какие-то местные новости.
Ночью ей не снилось ничего,
благодарение Господу.