– Я тут, батько! – вытянулся Володька. Быстрые, угольные глаза его были лукавы.
– Гони в штаб к Кондрашеву и передай ему…
– Пакет? – быстро и обрадованно перебил Володька, большой любитель скакать сломя голову с важными донесениями.
– Во дурень! Шо я, чернильная душа, чи шо? – шутливо шлепнув его плетью, сказал Кочубей. – Надо передать ему три слова… – Кочубей подумал, выискивая наиболее веские и убедительные слова. Володька ожидал, наклонив корпус вперед. – Передай Кондрашеву: «Невинна завтра будет наша!..» Во! – приказал Кочубей.
Володька рванулся вперед, но потом остановился, повернулся к Кочубею, сморщил лоб, развел руками.
– Чего ж ты, пень? – озлился Кочубей.
– Невинна завтра будет наша, – повторил вслух и будто недоумевая Володька. – Выходит, четыре слова, а сказали – три слова передать.
– Тю тебе, во грец! – воскликнул пораженный Кочубей. – Ишь, який грамотюка. Передай так: Невинка будет наша! Да останься у Кондраша для связи.
И когда в низкорослом дубняке исчез гонец, Кочубей, упершись в бока кулаками, покачал головой:
– Ученый шпингалет! Уже батьку учит. Давно в Батайске с буфера сняли?.. А верно!.. Не только завтра будет нашей Невинка… Завсегда, навек!..
Ночью бригада выступила к мельнице Баранова. Не звякнув ни стременем, ни котелком, кочубеевцы спустились по балке и сосредоточились на берегу Кубани. Кочубей, оставив заместителем Михайлова, выехал к Рождественскому хутору в рекогносцировку, прихватив с собой Роя, Левшакова и Ахмета. Они двигались в густой южной темноте, и кони, мягко ступая копытами, непривычно обвязанными тряпками, передвигались и похрапывали.
– Надо поглядеть, начальник штаба, шо и як… пехота же, – тихо делился своими сомнениями Кочубей, приникнув к уху Роя. – Митро думает, шо я всю бригаду пошлю вплавь… Может, нема расчета вьюки в речке полоскать, может, помогнем невзначай Митьке. Проскочим в Невинку по мостам?
Оставив Ахмета с лошадьми у околицы, они пошли в хутор. У хат, заборов, канав – повсюду лежали люди. Близко бежала Кубань, и с вражеского берега слышались голоса и тихое пение. Изредка оттуда постреливали по хутору, – очевидно, белые не догадывались об операции.
– Во це гарно, дуже гарно сгарбузовались, – шептал Кочубей, всегда умевший ценить подлинное военное искусство.
Поймав слухом приглушенный, тихий говор у реки, они крадучись подошли к группе лежащих людей. Поднялись штыки. Кочубей отпрянул: