«А кто родился в Морском Клане, обязан выходить в море на
смех селедкам...» – подумал Ларш. Пристально глянул на воришку,
который неожиданно оказался собратом по несчастью, и строго
спросил:
– Работу искал?
– А то!..
– Последний раз – где?
– В театре.
– Где-где?!
– Ну, не актером, ясное дело! Мне подсказали, что им
человек нужен – декорации ставить, зал подметать, в светильники
масло наливать. Я и сунулся...
– И что?
– И как всегда. Вроде и народу на площади немного было,
когда меня пороли, а поди ж ты... куда ни ткнешься, везде
встретится гад, который на это дело любовался. Причем глазастый и
памятливый гад. Ну, сказали мне, чтоб я валил промышлять в порт или
на рынок. Дураки, между прочим: уж на них-то я работал бы без
денег, за угол и кормежку.
– Любишь театр? – оживился Ларш.
– А то! Я у них все пьесы пересмотрел. Есть деньги – так
по-людски, на скамье, а нет денег – можно втихаря пролезть.
«Принца-изгнанника» шесть раз глядел!
– А «Воля Безымянных»? Помнишь, Рауша́рни играет отца той
девушки...
– А то! Поднимает этак руки и говорит: «Все ветры времени
песком забвенья позор мой не сумеют занести...»
– Здорово! Только руки он не поднимает, а вот так
простирает перед собой...
– Нет, простирает потом, когда упрашивает дочку вернуться
домой...
– Не спорь, я в ложе сидел, оттуда лучше видно!
– Господин в ложе, а я на потолочной балке, над самой
сценой!
Двое страстных театралов на миг забыли свои горести. И
было это совсем не удивительно, ибо театр, любимое дитя Аршмира,
кружил голову и пленял душу почти всем горожанам, от Хранителя до
мусорщика.
– Так! – Сын Клана взглядом нашел свою рубаху. – Сейчас
оденусь – и пойдем.
– Куда? – струсил воришка.
– В театр. Будем тебя к делу пристраивать. – Спрут уже
натягивал рубаху. – Мне помочь нельзя, так хоть тебе попробуем.
От восторженного изумления воришка пропустил мимо ушей
странные слова господина о том, что ему нельзя помочь.
– Меня?.. В театр?.. А... Да... – Мирвик глянул за окно,
где начало светать. – Господин думает, что они в такую рань уже
встали?
– Плохо ты их знаешь! – хохотнул Ларш. – Они еще и не
ложились!
Они еще не ложились – главные актеры труппы, ее гордость и
хозяева театра. Они сидели вчетвером за столом, на котором
вперемешку с остатками ужина разбросаны были перья и исписанные
листы бумаги. Рядом с опрокинутым кувшином стояла чернильница.