Кенет никогда не видел ничего подобного. Каменные радуги,
вознесенные в небеса, отбрасывали на землю синие радуги теней.
Мостики врастали один в другой, переплетались, сцеплялись, словно
пальцы рук в нежном пожатии. Кое-где между окнами верхних этажей
были перекинуты не мостики даже, а временные дощатые переходы, и,
забегая за парой луковиц к соседу, люди втаскивали эти
импровизированные мостики за собой в гостеприимно распахнутое
окно.
На улицах дети играли в "чертиков". Впрочем, знакомая Кенету с
детства игра приобрела в этом городе несколько иной вид. Солнечный
свет золотил небольшие островки среди густой синевы теней.
Следовало перепрыгнуть с одного островка на другой. Тот, кому это
не удавалось, становился чертиком и начинал гоняться за остальными,
мешая им прыгать. Если он успевал помешать кому-нибудь допрыгнуть
до волшебного островка, он переставал быть чертиком, и уже новый
чертик начинал бегать, вопить, размахивать руками и толкать
играющих. Кенет попытался было спросить у детей, как ему найти
постоялый двор или трактир: он ничего не ел со вчерашнего вечера и
был бы не прочь перекусить. Запыхавшийся "чертик" остановился и
охотно объяснил незнакомцу: "Выйдете на улицу Плотников, потом
подыметесь по Гончарному мосту, перейдете на мост
Полнолуния..."
Дальше Кенет уже не слушал. Бесполезно. Он вежливо поблагодарил
"чертика" и пошел куда глаза глядят, положась на удачу. Удача
дремала час-другой, потом внезапно пробудилась, и Кенет наконец
наткнулся после долгих блужданий на вполне подходящий трактир под
названием "Перевернутый мост". Кормили там сытно, и посетитель мог
не опасаться окончить жизнь, держась за живот над миской
какой-нибудь тухлятины. Да и запрашивали там недорого – то есть по
городским понятиям недорого. Кенет вышел из "Перевернутого моста"
сытый, но без единого гроша.
Относительная дороговизна объяснялась очень просто. Когда-то Сад
Мостов был столицей. Когда из города ушла река, покинул его и
императорский двор. Однако столичные замашки у жителей Сада Мостов
сохранились. Новую столицу они и в грош не ставили: ее казенное
великолепие меркло перед неповторимым своеобразием столицы прежней.
Княжеский род, с незапамятных времен властвовавший над Садом
Мостов, был неколебимо уверен, что город возвратит себе былую
славу; простые обыватели веровали в это с не меньшей истовостью, а
пока в ожидании сладостного часа возрождения жили по-столичному
широко. Однако столичный размах и в столице обходится недешево, а
вне ее – и подавно. К тому же пресловутое своеобразие обходилось
городу в изрядную сумму: если оставленная заботой улица всего лишь
неприглядна, то полуразрушенный мост опасен для жизни. Город не мог
позволить себе прийти в упадок – ни в переносном смысле, ни в
прямом. Не одно поколение императоров изнывало от бессильной
ненависти к Саду Мостов, ибо львиная доля собранных налогов уходила
на внутригородское благоустройство (благодаря чему обитатели города
платили налог с охотой), императору же перепадали жалкие крохи.
Увеличить налог императорам никак не удавалось: всесокрушающая в
столице волна императорского гнева отзывалась в сем отдаленном краю
жалким слабеньким плеском, а княжеская власть была сильна и крепка.
Преданность князю подогревалась ставшей традиционной за восемь
веков ненавистью к новой столице. Императоры присылали одного
наместника за другим, но пришельцам быстро указывали, где их место
на самом деле. Не желавшие знать свое место вскоре находили его в
роскошном склепе на городском кладбище, и император присылал нового
чиновника. Судьба строптивого предшественника служила ему хорошим
уроком, он смиренно позволял привести себя к покорности, передавал
свою номинальную власть в руки властей реальных и мирно доживал
свой век под сенью княжеского дома, ни во что не вмешиваясь.