А вечером, когда Кенет надеялся лечь пораньше и вместо трех
часов поспать четыре, к нему подошел один из служителей; Кенет так
и не понял – который. Он уже не первый день работал бок о бок с
этими людьми, но различал их с трудом. Все они были мутноглазые, с
тусклыми усами и серой кожей, решительно все: и спившиеся бродяги,
и бывшие уголовники, и немногие подвижники, старавшиеся хоть как-то
облегчить людские страдания. Больница быстро накладывала свой
отпечаток на лицо и тело. Кенет не знал, что и его кожа начинает
приобретать иссиня-серую бледность. Его деревенскому загару
предстояло поблекнуть в самом скором времени.
– Так что мертвяков носить, – сообщил служитель, пожевывая ус, –
а этот поганец культю сломал.
В переводе на человеческий язык это означало, что напарник
служителя сломал ногу, а сам он не в силах перенести трупы в
покойницкую. Кенет вздохнул и направился следом за служителем.
Мертвых было трое. Иссохший старик, опухшая от водянки женщина и
загорелый мужчина с глубокими ножевыми ранами. За него взялись в
последнюю очередь. Приподымая тело, Кенет с изумлением скорее
почувствовал, чем услышал даже не дыхание, но какое-то слабое
шевеление воздуха.
– Да он еще дышит! – вскрикнул Кенет.
– Ща перестанет, – флегматично пообещал служитель, продолжая
мусолить губами свой вислый ус. – Клади его сюда.
– Говорят тебе, он еще живой! – возмутился Кенет.
– Какая разница! Сейчас живой, через час все одно подохнет.
Клади.
У Кенета непроизвольно сжались кулаки.
– Вот когда помрет, тогда и понесем, – процедил он.
– У меня другого дела нет – сидеть и ждать, покуда он дуба
врежет! – возмутился и служитель, от злости даже выплюнув свой
недожеванный ус. – Да ты, парень, рехнулся! Ну не сам он помрет,
прикончат его – кому от этого будет лучше?
– Как – прикончат? Больного? – не понял Кенет.
– Больного, больного, – передразнил служитель и поерзал губой,
отлепляя от нее мокрый ус. – Тоже мне нашел дусю беззащитную.
Бандюга – он и есть бандюга. Во, видал?
Действительно, все тело умирающего оплетала причудливая сеть
шрамов. Они наводили на мысль, что этот человек вряд ли зарабатывал
себе на жизнь шитьем полотенец или починкой сапог.
– Сам же он на перо не налетел, кто-то его тюкнул, верно?
Значит, кому-то он насолил. Думаешь, от него так просто и отстанут?
Босота ты деревенская. Как сюда эти бандюги вернутся, как нас без
разбору на ножи подымут... бывало уже, и не раз. Тебе это надо? В
общем, клади его на носилки, и пойдем.