– Что я смогу? – тоже шепотом спросил Кенет.
– Поставить господина наместника на ноги, – ответил Юкенна, ибо
князь явно с трудом вновь обретал способность говорить.
– Почему вы так уверены? – растерянно спросил Кенет. Он никогда
не имел дела с болезнями, вызванными волшебством. Какой-то маг
отчего-то назвал его имя – значит ли это, что он справится?
Князь подошел и положил Кенету на плечо тяжелую руку.
– Мальчик... до твоего прихода он умирал. У него едва хватало
сил дышать. А стоило тебе его коснуться, как он заговорил и даже
улыбнулся. Никакой ошибки быть не может. Волшебник назвал тебя и
никого другого.
Пока Кенет молча переваривал услышанное, князь Юкайгин вновь
овладел собой – или почти овладел. Теперь, когда надежда на
выздоровление Акейро из призрачной сделалась реальной, ему стало
легче быть самим собой.
– Спать будешь в этой комнате, – вполголоса распорядился князь,
– постель тебе сейчас принесут. Прислуживать будут два самых
доверенных человека, остальным знать незачем. Они будут за дверью
неотлучно. Если тебе что-нибудь понадобится, для себя или... – тут
он помедлил, словно боясь назвать умирающего по имени, будто сам
звук этого имени мог привлечь внимание смерти, –...или... для
него... требуй беспрекословно. Даже если этого и вовсе на свете
нет. Прикажи, и будет.
Он замолчал, снял руку с плеча Кенета, повернулся и вышел, не
прощаясь. Все-таки и в тяжком горе он оставался князем, а князю не
подобает падать в ноги деревенскому юнцу и просить его сделать все
возможное и невозможное. Даже если этот юнец – твоя последняя
надежда. Промедли князь еще немного, и он бы не удержался.
Кенету его новые обязанности не показались обременительными,
хотя он и делал все собственноручно: ведь теперь на его попечении
был только один больной, да и навести порядок в комнате наместника
не в пример проще, чем в заросшей грязью больнице. Мытье полов
Кенет не доверил никому. Когда первый же из "особо доверенных слуг"
сунулся было с ведром и тряпкой, Кенет их тут же отобрал, а в ответ
на протесты "особо доверенного" нахально заявил: "Ты сначала уши
вымой. Себя обихаживать не умеет, а туда же, полы мыть берется".
Кенет отдраивал каждую досочку пола, каждую пядь стен с той же
деревенской тщательностью, с которой он недавно, не разгибаясь,
скреб больничные коридоры. Тряпка так и летала в его проворных
руках, работа спорилась ладно и весело, и наместник Акейро наблюдал
за ним с немалым интересом. Здоровье его шло на поправку,
пробуждался интерес к жизни, и, наблюдая за Кенетом, Акейро
спасался от скуки: у него уже хватало сил скучать. Из-за раскрытой
настежь балконной двери доносились звуки городской жизни, и Акейро
жадно вслушивался в них. Ему нельзя было вставать, нельзя
утомляться. Непривычная бездеятельность томила его, и он зачастую
сердился на Кенета, спорил с ним, отказывался от еды. К слову
сказать, с едой возникли некоторые сложности: раз наместник
предается посту и молитвам, то и пищу ему надо готовить постную и в
самом малом количестве. Между тем больного следовало кормить сытно
и обильно. Пришлось князю Юкайгину задержаться в гостях у господина
наместника. Постная еда, приготовленная на дворцовой кухне для его
светлости господина наместника, оказывалась на столе князя
Юкайгина, а разносолы, приготовленные для ублажения княжеского
аппетита, перемещались в спальню Акейро. Еда для скучающего Акейро
тоже была развлечением, а отказ от еды – тем более.