Железная лапища, с треском проломив
защитный барьер, пролезла меж прутьями и чиркнула по тяжелой юбке,
вспарывая ткань подола. Создание скрипуче зарычало от злости и
разочарования.
Я закричала. Наверняка завизжала не
хуже увидевшей голого мужика селянки, хотя благородным дамам
надлежит тихо падать в обморок. Руки сами потянулись к поясу, но
там ничего не было, ни одной склянки — ни сухого огня, ни едкой
слюны тритона. Ничего!
Все произошло очень быстро.
Механическая лапа поднялась снова, чтобы на этот раз не
ограничиться разорванной тканью. Поднялась, чтобы зацепить плоть. Я
не успевала отпрянуть в сторону. Только смотрела, как приближаются
когти…
Инстинктивно потянулась магией ко
всему окружающему. Твердый камень под ногами, холодный снег,
доспехи рыцарей, крепкая, защищенная от магии клетка и… телега.
Деревянная, рассохшаяся, с маленькими точками ходов
жучков-древоточцев.
Времени не осталось. В панике я
ухватилась за первое, что попалось под руку… вернее, под магию. За
труху, скопившуюся в ходах насекомых, за измененное дерево.
Зацепилась и дернула, как компонент. Всему нужна основа. Даже
магии. Ничего не создается из ничего.
Меня толкнули в сторону, отбросили.
Второй удар лапы высек дюжину искр из каменной мостовой. Ударившись
о землю, я расцарапала ладони, кувыркнулась, теряя шляпку и
загребая воротом снег. Сверху навалилось что-то тяжелое и прижало
меня к земле. Я ждала удара, думала, что железные челюсти сейчас
сомкнутся на руке, ноге или горле, и видение грядущих похорон
станет реальностью, не такой уж красивой и трогательной.
— Прекрати орать! — рявкнули
сверху.
Я открыла глаза, часто заморгала,
стряхивая снег с ресниц, и увидела прижимающего меня к земле Криса.
Теперь на его лице не было равнодушия. Только злость и досада. Я
закрыла рот и поняла, что ору не одна. Во дворе грязно ругались,
что-то кричали рыцари, громыхала клетка, шипели охранные
заклинания.
— Слезай с девки, наваляешь еще! —
рыкнул кто-то, и Крис, поднявшись, протянул мне руку, рывком
вытаскивая из снега.
Больше резкий, чем вежливый жест,
который так легко принять за что-то другое, особенно когда сердце
колотится, как бешеное, и больше всего на свете хочется спрятаться
за чью-нибудь широкую спину. А уж потом выглянуть и как следует
рассмотреть и осыпавшийся трухой угол паровой телеги, и
свалившуюся, вставшую на бок клетку. И создание, метавшее в ней.
Существо, которое не чувствуя ни боли, ни страха, не подпускало
никого к своему узилищу.