Как не хотелось верить, что помощи не будет. Эх, был бы
князь-боярин Скопин жив, уж он бы всем показал! Но юный князь давно
уж упокоен в сырой земле, а без него и воевод-то на Москве не
осталось.
Не приведет надежа-государь дворян с острыми саблями, да
стрельцов с ружьями. Худо-бедно, двадцать месяцев бился Смоленск в
полном окружении, теряя воинов, но перемалывая армию польского
короля, нацелившегося на Москву. И что же теперь?
Царь Василий в польском плену, от дворян московских — ни слуху,
ни духу. Кто почестнее, так тот давно в бою полег, а у нечестных
только одна мысль — кому бы угодить. Один лишь боярин Шеин остался.
Так жив ли он?
Внезапно Беляницын встрепенулся, осознав, что гром пушечных
орудий почему-то стих.
Странно… Андрей вскинул голову, вслушиваясь. Очень странно.
Первой мыслью было, что оглох — тишина ударила по ушам так, как
недавний шум выстрелов.
Потом испуг прошёл: Андрей услышал, как неподалеку сопит девка,
вчера получившая удар в живот от каменного ядра (Ей же еще
замуж выходить! Как она, бедная, теперь рожать-то будет?), а у
стены бьется в агонии пожилой стрелец, потерявший ногу. Тишина…
Услышал молитву, что шептал батюшка.
«Эх, благодать-то какая», — с радостью выдохнул посадский,
вытягивая ноги, но тут до него дошло.
Тишина. Тишина?! Откуда взялась тишина?
А это могло означать лишь одно — ляхи прорвались-таки в город и,
очень скоро будут здесь, в храме. И что тогда?
Лях и прежде особым миролюбием не отличались, а во время
длительной осады так и вовсе ожесточились. Вряд ли раненных
пощадят, что уж про остальных говорить. К тому же здесь бабы,
девки, детвора в конце концов… Что с ними станет?
— Эй, православные! Кто жив остался, вставайте, ляхи идут! —
раздался чей-то негромкий голос, но внутри затихшего храма он
показался громом небесным.
Посадский человек Ондрюшка остался бы лежать, но воин Андрей
принялся подниматься. С трудом повернувшись на живот, привстал на
колени.
В голове разом зашумело. Перед глазами явилась пелена.
«Нешто ослабел настолько? Врёшь — не возьмёшь!»
— Погодь, — услышал Андрей голос.
Посадская девка, повернувшись на бок и, привстав, срывала с себя
платок.
— Дай-ка, руку-то твою примотаю.
Андрей вдруг вспомнил, что девку зовут Танькой, она стояла на
стене рядом с отцом, спихивала ляхов рогатиной. Отца, вроде бы, с
месяц назад убило. А он, кабыть, даже заглядывался на
нее.