От боли у девки на глазах выступили слезы, но она сумела
накинуть на шею парню платок, завязать концы, утверждая раненую
руку у туловища. Вроде, стало получше.
— Поцелуй, — попросила Танька.
Андрей, едва не упав, потянулся губами к потрескавшимся губам
девки, слизнув с них соленую пыль. Опираясь на здоровую руку, ценой
неимоверных усилий, поднял измученное тело.
«Где же моя сабля-то была?» — подумалось вдруг.
Мысль, как пришла, так и ушла. Верно, оружие осталось на стене,
доставшись кому-то более удачливому, не подставившемуся под осколки
или ядра. Не то — так и валяется где-нибудь, припорошенное битым
кирпичом. Ищи — свищи, не найдёшь…
Да и какая там сабля, если покалечена правая рука?
Одно дело сталкивать ляхов со стены, рубить их сверху и, совсем
другое —схватиться в рукопашной с жолнером, который не в лавке
торговал, а всю жизнь бился. Против настоящего воина он и с
правой-то рукой, будь она здорова, не шибко силен, а уж левой — так
нечего и думать. Убьют и не заметят.
Где-то был засапожный нож… Обнаружив его за голенищем, Андрей
повеселел. Понимал, что толку от ножа мало, но все лучше, чем с
голыми руками. А с ним, глядишь, хоть в спину удастся кого пырнуть
— и то польза!
Подкашливая, Беляницын заковылял к выходу, но был сбит с ног
ворвавшимися внутрь храма голосящими бабами. Следом за женками в
собор вбежали ратники, кинувшиеся закрывать двери.
— Ляхи!
Пока поднимался, да обходил лежащих на полу, опоздал. Тяжелые
соборные врата закрылись прямо перед его носом.
— Успели! — выдохнул один из мужиков, закладывавших засов в
проушины.
— Надолго ли? — усмехнулся второй — не старый еще стрелец, без
шапки, в грязно-бордовом кафтане, из-под которого кое-где
пробивался малиновый цвет.
И впрямь, ненадолго. По воротам уже били чем-то тяжелым — не то,
прикладами, не то, обухами топоров. Еще немного, и высадят.
Церковные врата только кажутся серьезной преградой.
— Ну, чё, мужики, вздрогнем! — усмехнулся стрелец, отходя в
сторону.
Взвешивая в руках бердыш, озабоченно сказал:
— Разошлись бы, что ли. Помашу ляхов, напоследок.
К стрельцу с бердышом начал подтягиваться увечный народ — кто с
окровавленной головой, кто, как Беляницын, с рукой на перевязи.
Худо только, почитай все оказались безоружными — все, что было, уже
отдали здоровым.
Взамен брали, кто что мог: тяжелые подсвечники, обломки копий,
костыли. Расталкивая мужиков, в первый ряд вышла тетка Сима —
торговка, потерявшая за два года всю семью: мужа, детей и внуков.
Ну, а кто не потерял близких?