Постепенно к пыльному лязгу мечей начал примешиваться какой-то
посторонний звук, все громче и громче, вроде неясного бормотания, и
Инсанна досадливо тряхнул головой, словно странный звук мешал ему
сосредоточиться. В этот момент Кенет изловчился, и деревянное
острие скользнуло по левому плечу Инсанны. К его великому
изумлению, одежда мага немедленно окрасилась кровью.
– Давно бы так! – одобрил Инсанна, и нестерпимое унижение,
вызванное его похвалой, было куда больнее, чем новая рана,
нанесенная его мечом.
Бормотание сделалось отчетливее. Кенет не мог узнать этот голос,
но его узнал Наоки – и закричал что есть мочи, сам того не желая и
не отдавая себе отчета в своих словах. Память детства, когда
сильные руки отца подымали его из кроватки, избавляя от ночных
сонных кошмаров, исторгла из уст Наоки отчаянный вопль: "Папочка,
спаси!"
Отец Наоки стоял посреди степи и читал молитвы, перебирая четки.
Он должен был увидеть воинов, но взгляд его невидяще упирался в
горизонт. "Так и должно быть, – понял Кенет. – Это мы с Наоки спим,
а отец его не спит. Он не может нас видеть".
Наоки снова вскрикнул, потому что меч Инсанны полоснул старика
по груди – и прошел насквозь. Отец слегка вздрогнул, сбился, но
пальцы его только сильнее стиснули зерна четок. Он расправил плечи
и снова начал читать молитвы. Инсанна вновь замахнулся, но меч уже
таял в его руке, расплываясь белесым туманом. И сам Инсанна начал
таять понемногу. Он поднес полупрозрачную руку ко лбу, туда, где
под шелковой повязкой скрывалась памятная Кенету странная рана,
будто стараясь унять нестерпимую головную боль.
– Многообещающее начало, – усмехнулся Инсанна дрогнувшими губами
и исчез.
В молельне было тихо и спокойно. Ее стены словно впитывали
слетающие с уст слова. От алтаря исходил приглушенный аромат
курений. Однако ни тишина, ни слабый запах священных благовоний не
приносили привычного умиротворения. Старый вельможа ощущал
неизъяснимую тревогу. Она заставляла произносить молитвы все
быстрее и быстрее, и от этого старику начинало казаться, что он
куда-то бежит. Он заставлял себя замедлять речь, вдумываться в
каждое слово. Никогда еще не было ему так неимоверно трудно
сосредоточиться на молитве. В нем крепла непонятная уверенность,
что там, в спальне Тайин, происходит нечто страшное, и он опять
ничем не может помочь своей дочери – только молиться. Он ведь не
маг. Маг лежит на полу возле ее кровати.