– Вставай, оболтус, косить пора, –
пырнул я его в бок.
Тот потянулся, как кот шелудивый, и
проворчал:
– Последний раз в жизни хотел
выспаться, и то не дали, совесть должна ж быть, хоть в минимальном
количестве.
– Поползли, языкатый, кончай глупости
балаболить.
То, что мы увидели наверху, уже нельзя
было описать словами. Если где-то и есть ад, то там раза в два
посимпатичнее будет. Присмотрели две отдельные воронки поаккуратнее
и залегли. Ждать пришлось недолго.
Как я и предполагал, сегодня уже пошли
егеря. Эти гады по трупам пройдут, не остановятся. Но для нас с
Яшкой главное, это что б поближе подошли, патронов впритык уже
осталось.
Вяло постреливая по сторонам, егеря
шли беспечно, почти что как на прогулке.
«Прям как в «Чапаеве», когда-то
белогвардейцы-каппелевцы шли, – промелькнуло в моей голове. –
Музыки только для полноты картины не хватает. Но мы сейчас это дело
с Яков Моисеичем для вас поправим. И сыграем, и споём, только
плясать «кадриль», али «цыганочку с выходом» будете
успевать.
Яков дал длинную очередь, я с
удивлением глянул на него. Что-то на него не похоже, еврей, а
патронов не жалеет, промелькнула очередная глупость. Он, как бы
прочитав мои мысли, грустно как-то улыбнулся, растянув рот до самых
ушей и начал привычно и сосредоточенно щёлкать короткими
очередями.
– Это вам за Одессу-маму! – последняя
фраза, что засела в моём мозгу, перед тем как всё моё сознание ушло
в какой-то неестественный, яркий свет и рвущий барабанные перепонки
грохот.
Мелькнула мысль: «Наконец-то
отмучился! – и сразу другая: – Если думаю, значит, пока ещё
жив».
Сколько прошло времени, непонятно, но
с трудом разомкнув спёкшиеся ресницы, я увидел то, чего в самом
страшном сне и врагу не пожелаю никогда увидеть.
Яшка лежал на дне воронки, весь в
серо-белой известковой пыли и ярко-красной крови, скрючившись, а
рядом с ним лежали его посечённые осколками сапоги с остатками ног.
Я, видевший сотни смертей, тут не смог сдержать рвоту. Чуть
отпустило. Откуда ни возьмись в воронку нашу кубарем скатилась
Маруська.
Вытянув из сумки жгуты, стиснув зубы,
в каком-то яростном неистовстве она начала перетягивать Яшкины
огрызки. «Страшный сон, встрепенись, это только сон», – уговаривал
я сам себя.С моего лба текла кровь, заливая глаза. Голова горела
огнём, будто на ней развели костёр.