С трудом разлепив веки, я понял, что меня присыпало взрывом той,
второй бомбы, а голову зажало гранитное английское надгробье,
которых множество было здесь, и если бы не каска на голове, то
раздавило бы мою бестолковку в лепёшку. Снизу наискось легла другая
плита, и придавила остальное тело, только в районе лица осталась
небольшая щель, через которую пробивался тусклый свет.
Правая рука смогла расшевелить рыхлую землю и дотянуться до
подбородка, чтобы расстегнуть ремень каски и освободить голову из
плена. Проникающий в мой склеп свет перекрыла чья-то тень. Настроив
резкость, я инстинктивно почуял опасность, и попытался протянуть
руку к нагану, увы мне до него не удалось дотянуться, но зато
зацепил висящую на поясе последнюю лимонку. Тут же поборол
искушение выдернуть чеку, и покинуть этот мир с треском. Пришёл на
ум Яшкин наказ.
«Интересно, было это на самом деле, или причудилось мне в
беспамятстве?» - пронзило мой ум воспоминание о видЕнии. Ладно,
сейчас не до этого, потом разберёмся, в любом случае живым этим
гадам меня не взять, я достаточно насмотрелся как эти твари с наших
пленных шкуры сдирают, и звёзды штыками на спинах рисуют.
Тень, закрывавшая мою дыру, двинулась вперёд, и я ясно
рассмотрел спину фашиста, в чёрном кожаном плаще, с эсэсовской
цепью на шее, и висящим на портупее здоровенным револьвером. «Ну
вот теперь уж точно кранты», — подумал я, судорожно сдирая лимонку
с пояса.

Лимонку, хотя и с большим трудом, но
всё же получилось дотянуть свободной рукой до рта, где мне, как ни
сложно это было сделать, таки удалось зубами выдернуть кольцо,
продолжая сжимать рычаг предохранителя в руке. Ещё немного
поизвивавшись я смог наконец то просунуть руку с гранатой в щель
между завалившими меня плитами. Осталось совсем чуть-чуть: только
разжать руку, и она бы как мячик покатилась прямо под ноги
фашистов.
А их, гадов,
там уже изрядно прибавилось. И что самое жуткое, они, разбившись на
пары, вытаскивали из полуразрушенных склепов за ноги раненых и
покалеченных краснофлотцев, шагах всего каких-то в десяти-двадцати,
от моего склепа.

Мордатый эсэсовец, с мерзкой,
лоснящейся от жира, самодовольной рожей, в кожаном плаще и в каске,
на которую были напялены мотоциклетные очки, (именно его я приметил
первым из своего укрытия), похоже руководил этой расправой. Потому
что морячков подтаскивали сначала к его ногам, тот вкрадчиво так, с
мерзким акцентом повторял одну и ту же фразу: «Ти есть русский
морской герой, ти будешь служить великий фюрер, или мы тебя будем
убивайт». Те, у кого сил было побольше, пытались дотянуться кулаком
до его жирной морды в ответ на сладкие увещевания. Кто был совсем
обессилен, просто выражали свои чувства, наделяя этого урода весьма
неприличными эпитетами, смысл которых он может и не понимал, но
глядя на выражение их лиц, давал команду своим румынским шестёркам,
и те, тщательно связав колючей проволокой матросам руки и ноги,
торопливо сталкивали их, ещё живыми, в яму, боясь наших морячков,
хотя и изрядно покалеченных, но не побеждённых.