Следующим в сете подали горячее —
нарезанное мелкими кусочками филе Чуула, какого-то огромного
хищного ракообразного, приправленное икрой летучей рыбы с гарниром
из редких водорослей с непроизносимым названием. Кирпичного цвета
мясо с нефритовыми прожилками, лежавшее на двух видах водорослей —
серых и зеленых, украшенное слоем оранжевой икры. Блюдо выглядело
так, будто маленькому ребенку выдали кислотные мелки и разрешили
пуститься во все тяжкие.
Пока я обхаживал своего внутреннего
гурмана, на смену акробатам на сцену бочком протиснулось низенькое
существо — метра полтора в прыжке, одетое в тёмно-бурое тряпье
самого жалкого вида. Одну руку оно прятало под балахоном, а мятый
капюшон скрывал лицо. Заинтересовавшись, я активировал расовую
способность зрения в темноте. Полумрак отступил, открывая мне вид
на чёрный клюв и такие же перья, покрывавшие существо буквально с
головой. Виднеющуюся руку венчали острые коготки. Из-под нижней
кромки тряпья торчали по-птичьи выгибающиеся назад колени и щуплые
чешуйчатые лапы, перебинтованные на уровне голени. Четыре длинных
когтистых пальца на ногах, один из которых смотрел назад, всё это
до жути напоминало мне лапу какой-нибудь курицы переростка.
Отвлекшись от мыслей об анатомии
пернатых, я с интересом наблюдал за первым, встреченным мной кенку.
Окрас имени над головой бродяги сообщал, что это игрок, а не НПС.
Маджестро[6], 22 уровень, архетип —
разбойник.

Вытащив из-под одежды руку, странный
товарищ явил белому свету лютню. Похоже когда-то это был добротный
инструмент, который кормил своего владельца и знал заботу, сейчас
же на лютню нельзя было взглянуть без слёз. Гриф её был частично
сломан — извилистая трещина уродовала благородный инструмент — и
неумело обмотан веревкой для сохранности. Одна из пяти струн
лопнула. Колки ссохлись и ощутимо кренились.
Маджестро невозмутимо прижал лютню к
себе и извлек из неё первый звук. Лютня родила неприятный визг,
резанув публику по ушам. Негромкие разговоры в зале стихли.
Администратор — расфуфыренный дроу, до этого говоривший о чём-то с
одной из официанток, нахмурился и споро направился к
горе-музыканту.
Липовый менестрель, тем временем,
бережно поправил колки и дернул рукой, извлекая знакомую мелодию.
Печальная и тягучая, она зазвучала в заведении, прежде не
слышавшего ничего подобного. Устремив взгляд в никуда, кенку
протянул прекрасно поставленным тенором: