Я отошёл к частоколу и медленно
побрёл в сторону своей хижины, боясь оторвать взгляд от земли. Я
знал эту дорогу как своих четыре пальца и мог добраться домой даже
с закрытыми глазами. Меня тошнило. Солнце уже зашло высоко над
нами, тени елей умостились у корней, позволяя всем соседям получить
свою дозу тепла.
Моя скромная коморка приняла приятной
прохладой. У меня было странное ощущение, что я здесь если не
впервые, то бываю очень редко. Я знал каждую доску на стене, каждую
дырку на шторе, большинство из которых проделал сам, карандашом,
когда не хотел учить письмо под маминым контролем.
Никто из наших не учился, из-за чего
в детстве я пропустил добрую часть веселья и после смерти матери с
трудом влился в коллектив. Я не унаследовал ее бледность, так же
как и любовь к науке. Лет в пятнадцать ей почти удалось меня
заинтересовать, тогда мы приступили к изучению растительности и в
единственной нашей книге с красиво выведенным названием
«Энциклопедия», я наткнулся на картинку Гинделлум Пека, или если
проще, Кровавый зуб, что по сути просто гриб. Очень красивый гриб.
Он напоминал свежеприготовленную печень в муцине, и на вкус казался
очень похожим. Я три года потратил на его поиски, в надежде, что он
сможет хоть немного заменить мне праздничный деликатес, но так и не
нашёл. После этого я попытался применить полученные знания в
чём-нибудь ещё. Я искал всевозможные виды изученных растений,
пытался поразить ровесников умением читать и писать. Когда
выяснилось, что мать научила меня считать, я думал мои дни сочтены,
и меня закроют на продовольственном складе на всю жизнь, чтобы я
мог «предсказывать»: хватит ли нам запасов на месяц или нужно
срочно отправлять сборщиков. Но меня выперли оттуда, когда
полугодовой запас червей растворился за неделю.
Да и для подобной ответственной
работы у нас были жрецы. Они всегда вели переговоры с соседями,
обменивали товары и устраивали нам просветительские мессы. Я с того
момента старался не демонстрировать свои умения, которые меня
больше позорили, чем возвышали. И бесполезность полученных знаний я
познал уже в шестнадцать, когда матери не стало.
С того времени ничего в нашей хижине
не изменилось. Только добавилось пару тройку слоев пыли. Я с шумом
сел на скрипящую койку, стоящую в углу, и попытался расслабиться
после тяжелой ночки. Но спать не хотелось. Ни усталости, ни голода,
я не чувствовал вообще ничего. Тупо глядя в стену и на затейливо
кружащие снежинки пыли, я невольно задумался, чем можно заняться.
Но не смог вспомнить ничего, что бы делал в свободное время. Было
такое чувство, что я вообще впервые стал по-настоящему
свободным.