– Резонно. Ну, клянись.
– Я, илв по прозвищу Филин, другого имени не имеющий,
матрос и плотник...
Шестой член команды, халфатиец, прикасаться к «Слову богов»
отказался: вера запрещает. Но он, Райсул, сын Меймуна, прозванный
Грифоном, матрос и парусный мастер, готов поклясться Единым и его
пророком Халфой в том же, в чем клялись другие.
Сержант махнул рукой и отступился от иноземца.
– Ну, все, что ли? – рыкнул бородач Диого.
Боцман хлопнул себя ладонью по лбу:
– Юнгу забыли!
Огляделся. Нашел затаившегося в углу подростка. Подтащил за
шиворот к сержанту:
– Слыхал, что говорить надо? Давай, как все.
Юнга сжался и забормотал:
– Я, Олух... прозванный Олухом... как все...
Расхохотались и стражники, и леташи.
– Уж вы его простите, сударь, – сказал боцман командиру
стражи. – Он у нас с придурью.
Развеселившийся и подобревший сержант кивнул:
– Да я и не думаю, что этот вояка разнес таверну... Ваша
милость может забирать своих людей.
* * *
Отойдя от «Попутного ветра» на безопасное расстояние, команда
остановилась, чтобы обговорить неожиданный оборот дел.
Дик Бенц сиял, как только что отчеканенный делер:
– Вот видите, как славно получилось! Теперь вы – моя
команда!
Мара вздохнула и жалобно, как маленькая девочка, попросила:
– Отец, скажи команде мудрое слово!
Маркус Тамиш, прозванный Отцом, пристально взглянул на нового
капитана – и сказал команде мудрое слово:
– Влипли...
1
Я зажгу свою свечу!
Дрогнут тени подземелья,
Вспыхнут звенья ожерелья, –
Рады зыбкому лучу...
И проснутся семь огней
Заколдованных камней!
(Тэффи)
Черная поверхность воды неподвижно стыла меж замшелых валунов.
На каждом камне было вырезано по знаку. Что означали эти линии,
глубоко ушедшие в гранит, не знал ни один из живущих ныне людей.
Народ, создавший эту письменность, давно ушел в вечность,
истребленный предками виктийцев. А знаки остались – и несли в себе
скрытую силу. Даже мох, пышно разросшийся на валунах, не посмел
закрыть глубокие бороздки.
Вода, замкнутая в кольцо из валунов, словно дышала холодной,
ровной, застоявшейся за долгие годы ненавистью.
Над колодцем навис каменный свод – низкий, в разводах плесени,
невидимых в темноте. Колодец сквозь мрак гляделся в свод черным
глазом воды, всматривался, пытался проглядеть насквозь.
Но вот у входа в подземный зал замерцало пламя свечи. Ему не под
силу было озарить мрачное подземелье, но оно уверенно очерчивало
спокойный, с мягкими, расплывчатыми краями круг света, который
неспешно приближался к колодцу.