Воробей вернулся так быстро, а Гвоздь при виде его так
нахмурился, что Кэссин не успел довести свои соображения до
конца.
– Новые корабли пришли? – нетерпеливо спросил Гвоздь, не давая
Воробью толком отдышаться.
Воробей замотал головой, еще не в силах говорить после быстрого
бега.
– В море тоже никто не вышел, – сообщил он, с трудом переводя
дух. – Так и стоят.
– На якорях стоят или швартуются? – переспросил Гвоздь.
– Швартуются, – кое-как выговорил Воробей.
– Так я и знал, – с отвращением произнес Гвоздь. – Сегодня
у нас работы будет самую малость. По крайней мере с утра. Вот
разве что поближе к вечеру...
– Но почему? – изумился Кэссин вслух: искусству держать язык за
зубами он пока еще толком не научился.
До личного объяснения Гвоздь не снизошел.
– Мореход, – сплюнул Гвоздь, – объясни придурку.
Маленький Мореход выпятил тощую грудь и шагнул вперед.
– Шторм потому что, вот почему, – произнес гордый оказанным
доверием Мореход.
– Какой шторм? – еще больше удивился Кэссин. – Так, ветерок
еле-еле...
Мореход длинно и важно сплюнул, подражая не столько
Гвоздю, сколько тому матросу, который когда-то подарил ему
самый настоящий морской талисман: бляшка бронзовая, на одной
стороне мостик горбатенький, а на другой – лодочка под
парусом. Моряк говорил, что на его родине почти все матросы
носят такие вот талисманы, чтобы и на море не потонуть, и
дома с моста в реку не свалиться. С того дня Мореход и стал
Мореходом: этот тщедушный малыш всерьез вознамерился стать со
временем моряком, а потом и капитаном. Никто из побегайцев не
знал о море столько, сколько Мореход – кроме разве что
Гвоздя, да и то вряд ли. Он всегда был рад случаю поговорить
о море, о приглубых берегах и всяких там подводных течениях и
мог заговорить без малого насмерть всякого, у кого достанет
легкомыслия прислушаться к нему. Обычно Гвоздь не давал ему
долго излагать свои соображения, но теперь он сам велел...
час Морехода пробил, и он собирался насладиться своей ролью
знатока морей сполна.
– Сам ты еле-еле, – сказал Мореход, обдавая невыразимым
презрением безнадежно сухопутного Кэссина. – Это здесь
ветерок, а вон там... да нет же, куда ты смотришь? Ну, Помело
и есть Помело. Вон туда смотри – видишь?
Кэссин не сразу понял, на что указывает Мореход: поначалу
он принял облако за продолжение горной гряды. Но камни не
могут двигаться, а облако двигалось, и притом невероятно
быстро. Облако было длинное, темное и такое тяжелое, что
казалось, будто оно не по воздуху движется, а плывет,
перекатываясь с волны на волну, прямо по воде.