Его оглушила упавшая сверху рея, и свет на миг померк в его
глазах. Не осознавая своих действий, Кезон в лазоревой толще воды
освободился от доспехов и выплыл к поверхности. Вокруг погибавших
кораблей уже сновали узкие лодки – «навии» с вооруженными
воинами. С лодок метали дротики, длинные копья быстро находили свои
цели – беззащитные тела баркидцев. Как быстро они появились! Как
слаженно и безжалостно действовали! Он в очередной раз
нырнул, и тело копьеносца над ним, уже безжизненное, снова пробило
вражеское копье, как бы свидетельствуя о финале трагедии. Потом все
стихло. Море лениво перекидывалось останками кораблей и трупами
воинов. Волны на просвет отливали кармином. Кезон оседлал несколько
деревянных осколков, связал их кусками ткани и начал свой
безнадежный путь домой.
Рана на стопе под запекшейся бурой коркой повязки перестала
кровоточить. Его слух различил вдали приближающий шум прибоя и
вместе с ним – надежду. Кезон выпрямился на плоту и до боли стиснул
зубы. Он вдруг понял, что охваченный отчаянием, его разум все это
время спал, находился в заторможенном состоянии, очевидно не давая
хозяину своим пробуждением сойти с ума. Иначе как он пропустил
очевидное? Как, будучи проницательным политиком, признанным гением
стратегии он не смог различить то, что лежало на поверхности его
молниеносного поражения. ЭТО БЫЛО – ПРЕДАТЕЛЬСТВО! Как иначе они,
защитники, смогли так подготовиться к вторжению? Как рассчитали все
– и время, и силы, и средства для того, чтобы сокрушить
блистательный Баркид? Сколько времени было потрачено для возведения
этого губительного подводного мола? У Кезона всегда было много
врагов и завистников, но этот ВРАГ – особый, затаившийся в своем
коварстве где–то очень близко к нему, дал Кезону сейчас самое
главное. Он дал волю и силы, чтобы выжить. Потому что отныне его
жизнь вновь обрела утраченный смысл. Кезон вгляделся в
приближающуюся полосу бурунов и приготовился к борьбе.
* * * *
Андрей Винокуров. Сплошные
неприятности
Я вел машину по стиральной доске пошехонской дороги и размышлял
о Фрейде, Юнге и основном мотиваторе, примеривая по привычке
высокоумные помыслы на свою жизнь, как и полагалось законченному
эгоисту. Этой репутацией наградили меня окружающие практически
единогласно, и она периодически полностью или частично
соответствовала действительности. Я думал в контексте этого самого
долбаного мотиватора, почему мы хотим одного, целенаправленно этого
добиваемся, а потом оказывается, что нужно совсем другое. И это еще
в двадцати процентах случаев, когда человек вменяемо к данному
вопросу подходит. Потому что еще в шестидесяти процентах он хочет
одного, стремится к другому, получает третье, а себе представляет,
что с ним произошло четвертое. В оставшихся двадцати процентах
случаев люди вообще не задумываются над подобными вопросами, а
просто плывут по течению. Мдя, если взглянуть на человека снизу –
покажется, что мозг у него глубоко в заднице. Спросите любого
полноценного взрослого мужчину о его отношении к семье и браку.
Если вы достаточно втерлись ему в доверие, то у вас появится шанс
услышать искренний ответ. Каждый хочет считать себя в этом
отношении альфой (имеется в виду градация самцов Дэвида Л. Меха),
более того, в самопроекции он может так себе и выглядит, но каждый
же одновременно считает себя жертвой определенных обязательств и
обстоятельств. Он будет уверенно излагать свою позицию, время от
времени тревожно стреляя в вас взглядами, потому что сам точно
знает, что лжет. А как же со мной? Как у меня получилось оказаться
в этом потоке или стаде слабых умом и духом, будучи максимально
подкованным в подоплеке данного вопроса? Когда я сам умудрился
оказаться очередной жертвой домостроя? Работа – дом – дача.
Треугольник с неизбежным ежегодным пунктиром в сторону
какого–нибудь курорта. Уныло ощущать, что на остаток твоей жизни
карты уже сданы, и хочешь–не хочешь, а играть свою партию ты
обязан. Бросить и потребовать пересдачи? Бывают и такие ослы. В
природе, по счастью встречаются редко, но в обществе человеков
сколько угодно. Но обычно проблема решается по–другому: «Завтра или
послезавтра я что–нибудь придумаю». Вот–вот. Завтра–послезавтра –
это два слова, которые лишают нас будущего, потому что дают мнимую,
усыпляющую надежду на изменения. А потом приходит такое завтра, где
по физиологическим причинам не остается места основному мотиватору.
Звонок мобильного отвлек меня от досужего философствования. Меня,
признаться, часто преследуют умные мысли, но я всегда оказываюсь
быстрее.