Тогда-то плавное течение моих мыслей, изредка перебиваемое
очередным глотком бренди, стук в дверь и перебил.
- Открыто! – не удосужив себя ни малейшим движением, громко
сказал я.
Единственным достоинством комнаты был камин. Иначе пришлось бы
частенько просить хозяйку дома - усиленно молодящуюся даму лет
тридцати пяти, о жаровне с углями. Залечь без нее в холодную
постель - было бы пусть и маленьким, но подвигом. Всерьёз
подозреваю, мадам Эвансе не прочь согреть ее и собственным телом,
но у меня принципы. И один из них гласит: Даниэль, если об этом
факте узнают твои знакомые, насмешек не избежать. Не в лицо,
конечно же – настолько ума у них хватит. Но они непременно будут за
глаза.
Думаю, нет нужды заявлять о том, что Даниэль – это и есть я.
Даниэль сарр Клименсе. Дворянин с родословной, тянущейся с тех
самых времен, когда люди были подобны богам, и могли передвигать
горы силой мысли. Немножко философ, чуточку поэт, в какой-то
степени музыкант, и еще человек, который умеет владеть шпагой.
Пожалуй, единственное из того, что я умею делать по-настоящему.
Когда скрипнула открываясь дверь, я молил небеса о том, чтобы
гостем оказалась не Эмилия. Любая другая – Эстер, Полиан, Валери,
Клара… кто-то еще, но только не она. Ведь в этом случае мне
придется покинуть чертовски уютное кресло. С другими будет проще:
притворюсь больным и ослабшим настолько, что любое неосторожное
движение может привести к внезапной кончине. С Эмилией такой ход не
сработает. Она обязательно вытащит из кресла. По ее глубокому
убеждению, все болезни в мире случаются в связи с тем, что в
организме застаивается кровь. Не исключено, что и танцевать с ней
придется. Как будто ее визит не закончится танцами в постели,
настолько она еще и затейница.
И потому с облегчением перевел дух, когда обнаружил на пороге
мальчишку-посыльного.
- Что там у тебя?
В руках у него как будто бы ничего не было. Что совсем не
означало: сейчас он залезет рукой под плащ и извлечет очередное
напоминание о просроченном платеже от одного из моих многочисленных
кредиторов. И он действительно туда полез. Чтобы явить миру письмо,
которое никак не может быть уведомлением. Все ростовщики,
складывается такое впечатление, соревнуется один перед другим, у
кого оно будет выглядеть солиднее. Яркий конверт плотной бумаги с
вензелями по углам, сургучные печати в двух или трех местах. И
обязательно фасция, которая светится в темноте. Однажды у меня
мелькнула мысль, что, если содрать весь сургуч с подобного рода
уведомлений, коими один из ящиков стола забит полностью, а затем
сдать его в канцелярской лавке, должно хватить на обед в самой
модной столичной траттории. Без излишеств, конечно же, но вполне
достойный. Собственно, сургуч – весь мой капитал, который запасен
на самый черный день.