В городе были и другие храмы: две
церкви веры православной, мечеть и церквушка нерусская, что-то типа
для католиков или протестующих. А ещё диковинная Церковь
Экуменистов. Впрочем, она, несмотря на гордое название,
располагалась в небольшом доме рядом с портом. Вроде эти
проповедовали, что бог един, и все веры подходят к нему с разных
сторон, а у него везде — своё лицо. Младшему хотелось в ответ на
это сказать какую-нибудь гадость, но он всегда молчал. Уж ему-то
это «лицо» жизнь не раз показывала.
На освободившемся от сожжённых
навесов кришнавистов пятачке тротуара, рядом с неработающим, как и
все остальные, фонтаном, Младший заметил на скамейке знакомую
фигуру.
Несмотря на ранний час, Капитан, как
сам себя называл этот уличный исполнитель, которого другие звали
Сигизмундыч, уже постелил коврик и приготовил «концертную
площадку». На ней даже пюпитр с нотами стоял, хотя музыкант в них
почти не смотрел. Мало кто умел читать эти каракули, поэтому он и
дальше мог делать вид, что в них понимает.
Поверх тельняшки на Феликсе
Сигизмундовиче был китель. Штаны, которые он называл галифе, были
со свежими заплатками. Фуражка с отломанным козырьком дополняла
образ. Музыкант сидел на лавочке и меланхолично бросал гладкие
камешки в большую лужу, оставшуюся после вчерашнего дождя. Лужа
ручейком стекала в канал, как настоящая река — в море. Гитара
лежала рядом. Капитан был с похмелья, небрит и явно не в
настроении. При виде Саши зевнул и почесал бок.
— Привет! Доброго здоровья.
— И вам.
Нормальный дядька, только пьёт
слишком много. Конечно, ни на каком военном флоте он не служил. Да
он на это и не претендовал. Сам говорил, что это «сценический
образ».
Для того чтобы воевать на Великой
Войне, он должен быть старше лет на сорок, если не больше. Это был
безобидный попрошайка и пьяница, который не просто клянчил, а умел
петь простые душевные песни и знал пару аккордов. Вроде бы лет
двадцать назад он служил матросом на рыболовном или грузовом
корабле (для Саши вообще стало откровением, что те ещё существуют),
да так и остался в городе, когда его списали на берег из-за болезни
или травмы. Теперь он рыбачил, сидя с удочкой прямо на пристанях,
хотя с рыбой его Молчун ни разу не видел. Ещё он подрабатывал
«водолазом» — искал сокровища затонувших барж и просто смытое во
время наводнения в каналы. Там много чего можно было найти. Но
богатства Капитану это не принесло. Видимо, он всё отдавал зеленому
змию. А может, у него были душевные раны, которые обязательно надо
было обрабатывать. Хотя у кого их нет?